8 С.А.Папков Обыкновенный террор. Политика сталинизма в Сибири

прещении самовольного ухода с работы трактористов и комбайнеров, работающих в МТС.
На основании этих двух документов в стране была развернута кам­пания судебных преследований сотен тысяч рабочих, крестьян и слу­жащих советских учреждений. Указы предусматривали две основные меры наказания: за прогул - до 6 месяцев исправительно-трудовых работ; за опоздание на работу, превышающее 20 минут, и самоволь­ный уход с работы - до 4 месяцев тюремного заключения.
Некоторые исследователи, рассматривавшие особенности данных указов в контексте общей советской политики, оправданно связыва­ют их появление не только с экономической ситуацией в стране нака­нуне мировой войны, но и с традиционным стремлением тоталитар­ной власти к усилению своего контроля над обществом. П. Соломон, например, отмечает, что «принятое в июне 1940 г. решение о введе­нии уголовной ответственности за нарушение трудовой дисциплины представляло собой отчаянный ответ на существование трудности в данной области. ...Все же указ от 26 июня являлся не только выра­жением духа подготовки к войне. Он был ответом режима на провал менее решительных мер, направленных на формирование послушно­го и покорного рабочего класса»1.
Первые недели осуществления Указов показали, что руководи­тели заводов и фабрик не проявили готовности исполнять закон о преследования рабочих так, как этого желал Сталин. В связи с этим в июле 1940 г. Пленум ЦК ВКП(б) подверг критике представителей государственных предприятий за «преступное бездействие» и потре­бовал ужесточить обращение с нарушителями дисциплины. В реше­нии Пленума говорилось о необходимости более активного использо­вания репрессивных мер: «Прокуратура, на которую Указ возложил прямые обязанности карать летунов и прогульщиков, работает недо­пустимо плохо. ...Многие директора предприятий вместо того, чтобы полностью использовать предоставленную им власть и не бояться насаждать дисциплину, хотя бы путем применения репрессий, ли­беральничают с прогульщиками и дезорганизаторами производства, уклоняются от отдачи их под суд и фактически не насаждают дисцип­лину, а только болтают о ней. Пленум ЦК осуждает такое поведение директоров и считает, что за установление твердой дисциплины на
1 Соломон П. Советская юстиция при Сталине. С. 296. См. также: Хлев-нюк О. 26 июня 1940 г.: иллюзии и реальность администрирования // Ком­мунист. 1989. № 9. С. 86-96.
265
предприятии отвечает, прежде всего, директор, так как он является хозяином дела...»1
С этого времени поступление дел в суды на «дезорганизаторов производства» резко увеличилось. Практика применения Указов, суровая по природе самого сталинского законодательства, с первых же дней породила бесчисленные злоупотребления. Под угрозой при­влечения к суду рабочих заставляли выполнять тяжелую или низ­коквалифицированную работу, отказывали в увольнении, отпусках, запрещали отлучаться с работы в случаях острой необходимости. В докладе Новосибирской областной прокуратуры отмечалось, что отдельные руководители «не поняли политического существа Указа Президиума Верховного Совета и поэтому в своей работе допускают грубые нарушения закона».
Как примеры приводились следующие факты: директор мебель­ной фабрики Новосибирского горместпрома до вмешательства про­куратуры не выдавал трудовую книжку участнику «финских собы­тий» Суханову, которому из-за болезни двух малолетних детей не­обходим был выезд в деревню. Гражданка А.Е. Лапина, у которой пятилетняя дочь в результате болезни неожиданно потеряла зрение, обратилась по месту работы, к директору совхоза УНКВД с просьбой об увольнении для ухода за ребенком. Несмотря на предъявленное медицинское заключение, в просьбе ей было отказано. В Чановском районе на элеваторе уборщица Белова получила от врачебной ко­миссии справку о том, что не может исполнять тяжелые виды рабо­ты - носить ведра с водой и другие тяжести, просила освободить ее от такого труда. «Администрация элеватора вместо того, чтобы освобо­дить ее от работы, передала материал в прокуратуру для предания ее суду за отказ от работы»2.
Прямым следствием Указа явилось существенное увеличение ко­личества дел, проходивших через суды. В Новосибирской области во второй половине 1940 г. по Указу от 26 июня суды приговаривали к тюремному заключению или исправительным работам в среднем по 8-9 тыс. человек в месяц, в Красноярском крае - по 3 тыс. Очень мно­го было осуждено молодых рабочих.
Бывший политзаключенный И. Картель, отбывавший срок в Ма-риинских лагерях в 1940 г., в своих воспоминаниях приводит следу­ющий эпизод: «Утром как-то, перед раздачей баланды, один з/к со­общает:
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 86. Л. 1-2.
2 ГАНО. Ф. Р-1020. Оп. 4а. Д. 14. Л. 50-51.
266
- Вражат пригнали.
- Каких вражат?
- Нарушителей. Разлагателей трудовой дисциплины, которые подрывают социализм. Да много, - наверное, целый эшелон.
И правда - по лагерю шатались без дела группы подростков, маль­чишки и девчонки в вольной домашней одежде. Подумалось: 8-клас-сников или 7-классников учителя привезли сюда на экскурсию и ос­тавили без присмотра. Подростки борются, подбрасывают вместо мяча шапки, а девчонки, взявшись за руки, поют модную тогда песню Ник. Богословского из нового кинофильма... Узнаем: все из Ленин­града, по новому Указу об ответственности за опоздание на работу... Но они оставались детьми... Беззаботно, как в школьный обеденный перерыв, резвились в лагере. Они даже не замечали ни колючей про­волоки, ни настороженного взгляда часового на вышке.
Потом их пытались впрячь в работу, заставляли крутить колеса, тянуть нити. Но где им, детям, сравняться со взрослыми! Как только уставали руки, они плевали на все - на угрозы бригадира, на строгое предупреждение начальников, - уходили в свою компанию. ...Месяца через два малолеток в лагере не стало»1.
Согласно официальной судебной статистике в Новосибирской области за 11 месяцев со времени введения Указа от 26 июня 1940 г. судами общей юрисдикции были осуждены 84 191 чел., в Красноярс­ком крае - 28 149 чел., в Омской области до 1 января 1941 г. осудили 21 826 чел.2 Подобные масштабы использования судебной машины применительно к экономике в Сибири в предшествующий период отмечались лишь в середине 30-х годов (см. главу I). По сведени­ям Новосибирской областной прокуратуры в ряде городов Кузбас­са в 1940 г., вследствие массового притока осужденных за прогулы и уход с работы, камеры временного заключения не могли вместить всех осужденных. В целом, в Новосибирской области состав осуж­денных включал следующие профессиональные группы (по данным за 1940 г.)3:
рабочие -40 816 чел. (76%)
служащие - 7622 «-« (14%)
железнодорожники - 2979 « - « ( 5 %)
1 Картель И.А., Сизов В.И., Хитарова Т.М. Пока дышу - надеюсь. Кеме­рово, 1991. С. 75-76.
2 ГАНО. Ф. Р-1199. On. 1. Д. 14. Л. 73; ЦДНИ КК. Ф. 26. Оп. 3. Д. 151. Л. 147; ЦДНИ ОО. Ф. 17. On. 1. Д. 2898. Л. 2.
3 ГАНО. Ф. Р-1199. On. 1. Д. 11. Л. 46.
267
трактористы — 2184 « - « ( 4 %)
комбайнеры - 505 « - « ( 1 %)
Установленные Прокуратурой СССР процессуальные нормы пре­дусматривали ускоренный порядок возбуждения и рассмотрения дел. Руководители предприятий обязывались передавать в прокуратуру материалы на нарушителей дисциплины в день их составления. Дела возбуждались также и на «покровителей прогульщиков» - управ­ленцев среднего звена и тех руководителей, которые не стремились бороться с прогулами с помощью уголовных наказаний. Законные исключения при возбуждении уголовных дел допускались лишь в от­ношении беременных женщин, кормящих матерей и матерей-оди­ночек.
В борьбу за повышение трудовой дисциплины по Указу от 26 июня 1940 г. были вовлечены не только органы общей юрисдик­ции (нарсуды), но и трибуналы. Подсудность трибуналов распро­странялась в основном на рабочих железнодорожного транспорта, поскольку железные дороги как стратегические объекты находились на особом положении и уже в предвоенные годы имели собственную сеть спецсудов - трибуналов. Однако принципиальных отраслевых различий между делами, рассматриваемых в судах и в трибунале, не существовало. Строгое разграничение между ними появится только в годы войны. А в предвоенный период еще сохранялся менее стро­гий порядок. Поэтому, как отмечалось в отчете Военного трибунала Томской железной дороги, «трибунал рассматривает дела только по месту нахождения, т. е. по Новосибирскому узлу. На линии же дела
0 прогульщиках, в целях их быстрейшего рассмотрения, рассматри­ваются в нарсудах по территориальности»1. СИ сентября 1940 г. по
1 января 1941 г. по Указу от 26 июня трибунал Томской железной до­роги осудил за прогулы и самовольный уход с работы 334 человека. В свою очередь нарсуды до 15 ноября 1940 г. осудили 4440 желез­нодорожных рабочих и служащих, что составляло 4,15 % их общего числа2.
До вступления СССР в войну с Германией по данному Указу было осуждено огромное количество занятого населения. Единовремен­ный учет по РСФСР на 1 января 1941 г. показывал цифру только привлеченных к «исправительному труду» (т. е. без приговоренных к лишению свободы за самовольный уход с работы) - около милли­
1 ГАНО. Ф. Р-299. Оп. 5. Д. 18. Л. 134 об.
2 Там же. Л. 134, 140.
268
она человек1. По отдельным областям и краям Сибири численность осужденных к исправтрудработам по Указу от 26 июня 1940 г. выра­жалась в следующих цифрах:
Таблица 1*
Численность осужденных к исправительно-трудовым работам по Указу от 26 июня 1940 г. в Сибири (на 1.01.1941 г.)

Регионы Состоит на учете осужденных к ИТР В том числе привлечено и фактически работают за прогул  
Алтайский край 20 474 15 290  
Красноярский край 20 685 15 287  
Иркутская область 17 308 14 819  
Новосибирская обл. 41801 33 376  
Омская область 20 142 15 301  
Всего 120 410 94 073
* Составлено по: ГА РФ. Ф. 9414. On. 1 доп. Д. 376. Л. 1-8.
Подавляющая часть осужденных к ИТР отбывала срок наказа­ния по основному месту работы. В течение этого срока из их зарпла­ты удерживалась четверть начисляемой суммы. Осужденные к тю­ремному заключению использовались на работах по усмотрению ад­министрации мест заключения.
Еще один указ ПВС СССР - от 10 июля 1940 г. - устанавливал уголовную ответственность за выпуск недоброкачественной или не­комплектной продукции с нарушением обязательных стандартов. Эти действия стали приравниваться к вредительству2.
В целом следует отметить, что в предвоенные годы органам суда и прокуратуры была возвращена роль основного инструмента кара­тельной политики правительства, утраченная ими в период большого террора. Посредством судебно-правовых институтов режим насаж­дал строгий порядок и государственную дисциплину во всех сферах общественной жизни.
В Новосибирской области в 1940 г. суды вынесли тысячи приго­воров по Закону от 11 апреля 1937 г. о принудительном взыскании недоимок по налогам, сборам и натуральным поставкам. В этот же
1 ГА РФ. Ф. 9414. On. 1 доп. Д. 367. Л. 3.
2 История советского государства и права. Книга 3. М., 1985. С. 174.
269
период 770 человек были осуждены на срок до одного года тюрьмы за «нарушение правил торговли» - в основном женщины-домохозяйки, занимавшиеся продажей печеного хлеба: в Новосибирской области они составляли 80 % осужденных по данному виду «преступления»1. По Указу от 28 декабря 1940 г. «Об ответственности учащихся ремес­ленных, железнодорожных училищ и школ ФЗО за нарушение дис­циплины» жесткие меры применялись к молодым рабочим. В случа­ях самовольного ухода из училища ученики получали обычно от 6-8 месяцев до одного года заключения в трудовую колонию.
Таким образом, в предвоенный период произошла цепь важных изменений в осуществлении репрессивных мер. После завершения массовых операций по «очистке страны от враждебных элементов» руководство страны сочло необходимым вернуться к традиционным формам и способам использования карательных институтов. В ус­ловиях Сибири, как и в целом по стране, это получило выражение в сокращении масштабов деятельности главного репрессивного меха­низма, каковым являлись органы НКВД, в смещении части кадрово­го состава этой структуры и перенесении центра тяжести в осущест­влении репрессий в сферу традиционного советского судопроизвод­ства. В результате проведения этой перестройки органы НКВД зна­чительно ослабили свое воздействие на общество, но в правовом от­ношении положение их фактически не изменилось: они продолжали играть роль особого политического инструмента режима, контроли­ровавшего деятельность остальных государственных и хозяйствен­ных институтов, а также поведение граждан.
Наиболее существенным аспектом была резкая активизация су­дебных преследований граждан, вызванная, прежде всего, стремле­нием режима к «наведению порядка» в экономической сфере. Серия специальных указов этого периода, основным из которых являлся указ от 26 июня 1940 г., значительно расширила действие судебно-прокурорской системы. Этот сегмент государственной карательной машины стал выполнять одну из самых важных функций в качестве инструмента укрепления экономического потенциала страны.
Новые спецпереселенцы
Предвоенные геополитические изменения в положении Советско­го государства, результатом которых явилось присоединение к СССР территорий соседних государств вдоль западной границы, сущест­
1 ГАНО. Ф. Р-1199. On. 1. Д. 14. Л. 103. 270
венным образом повлияли на развитие ссылки в Сибири. В 1940-1941 гг. Сибирь стала одним из основных регионов страны, куда были отправлены десятки тысяч депортированных граждан Польши, За­падной Украины, Буковины, Западной Белоруссии и Прибалтики. С этого периода сибирская ссылка теряет преимущественно крес­тьянский («кулацкий») характер и становится частью этнической ссылки.
Поступление первых эшелонов ссыльных из западных районов в Сибирь и другие восточные регионы страны являлось результатом проведения трех операций НКВД по массовому выселению, начатых 10 февраля, 13 апреля и 29 июня 1940 г.1
В соответствии с характером проводимых кампаний депорти­рованные распределялись на две основные категории - «спецпосе­ленцев», и «ссыльнопоселенцев». «Спецпоселенцы»2 представляли наиболее многочисленную группу и по учетным данным НКВД име­новались «польскими осадниками и беженцами».
Статус «осадника» определялся несколькими признаками. Как пишет исследователь этой проблемы В.Н. Земсков, в «осадники» попадали «в основном бывшие военнослужащие польской армии, от­личившиеся в польско-советской войне 1920 г. и получившие в 20-30-х годах землю в районах, заселенных украинцами и белорусами. Кроме того, они выполняли определенные полицейские функции в отношении местного населения»3. Аналогичным образом характе­ризует «осадников» и А.Э. Гурьянов. В некоторых документах НКВД в числе «осадников» называются также «лесники» - «охранники по­мещичьих лесов, жестоко обращавшиеся с населением»4.
Категорию «беженцев» представляли граждане тех же областей Украины, Белоруссии и Польши, но главным образом еврейского про­исхождения. Это были преимущественно люди интеллектуального труда, а также те, кто прежде занимался торговлей и посреднически­ми операциями. Согласно учету НКВД, среди беженцев, прибывших
1 См.: Гурьянов А.Э. Польские спецпереселенцы в СССР в 1940-1941 гт. / Репрессии против поляков и польских граждан. С. 114.
2 В официальном обороте данного периода обозначения «спецпоселен­цы» и «спецпереселенцы» использовались как равно употребляемые. В от­ношении ссыльных крестьян («кулаков») в основном стало использоваться название «трудпоселенцы».
3 Земсков В.Н. Спецпоселенцы // Социологические исследования. 1990. №11. С. 5.
4 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 125. Л. 311.
271
в Новосибирскую область, евреи составляли 85 % (в Молотовскую область - 88,6 %, в Якутию - 76,5 %, Марийскую АССР - 74,6 Нетрудно понять, что беженцами оказались жертвы раздела Польши, которые, получив отказ на въезд в Германию, были депортированы органами НКВД. Обычным мотивом для их ареста и высылки в глу­бинные районы Советского Союза служило заявление о желании покинуть СССР. В одной из справок начальника УНКВД по Ново­сибирской области Г.П. Кудинова, содержавшей характеристику «но­вых контингентов», поступивших в Сибирь в 1940 г., указывалось, что беженцами являются люди, «зарегистрировавшиеся на выезд в Германию»2.
Операция по выявлению «осадников» и их выселению из новых областей Украины и Белоруссии, проводившаяся с февраля по июнь 1940 г., завершилась арестом 139 596 человек (28 631 семья), из них 30 % были отправлены в районы Западной и Восточной Сибири, ос­тальные расселены в спецпоселениях Архангельской, Вологодской, Ивановской областей, Урала и Казахстана3.
Затем последовала акция выселения беженцев. Период ее прове­дения: 29 июня-июль 1940 г. Всего было выселено 76 382 человека (25 682 семьи). 36 % беженцев вывезли в Сибирь.
Таблица 2*
Численность спецпоселенцев - польских «осадников» и беженцев в Сибири (на 1.01.1941 г.)

Место высылки Всего В том числе  

  (чел.) «осадники» беженцы  
Новосибирская область 19 112 3105 16 007  
Алтайский край 10132 6047 4085  
Красноярский край 14 787 13 532 1255  
Омская область 8596 6992 1604  
Иркутская область 13916 11578 2338  
Якутская АССР 2371 - 2371  
Итого: 68 914 41254 27 660
* Составлено по: ГА РФ. Ф. 9479. Оп. 1с. Д. 62. Л. 52.
1 ГА РФ. Ф. 9479. Оп. 1с. Д. 62. Л. 58.
2 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 125. Л. 311.
3 ГА РФ. Ф. 9479. Оп. 1с. Д. 61. Л. 34.
272
Принципиальное отличие, которое советское руководство делало между «осадниками» и беженцами, заключалось в их политическом статусе. Если первые рассматривались в качестве интернированных противников СССР, то ко вторым было отношение как к изолирован­ным эмигрантам. На практике, по сведениям В.Н. Земскова, различие выражалось в том, что беженцам предоставлялось определенное пре­имущество в обеспечении относительно благоустроенным жилищем, в снабжении продовольствием, теплой одеждой и так далее. Существо­вание такого различия В.Н. Земсков подкрепляет данными о меньшем уровне смертности у беженцев по сравнению с «осадниками»1.
Утверждение о том, что реальное положение действительно отра­жало определенные различия в подходе НКВД к «осадникам» и бе­женцам, не лишено оснований. Однако для его серьезного обосно­вания документальные источники дают мало объективных данных. Возможно, местные власти пытались разграничивать категории спец­поселенцев посредством доступных им способов, но в большей мере факты говорят лишь о том, что в условиях спецпоселений жертвы депортаций, расселявшиеся иногда в общих поселках, находились по существу в равном положении как в отношении жилья, так и различ­ных бытовых услуг. Вместе с тем А.Э. Гурьянов фиксирует тот факт, что заработки беженцев в спецпоселках были в два-три раза меньше заработков спецпереселенцев-«осадников».
По своему составу новые спецпоселенцы представляли граждан самых различных профессий и занятий: учетом НКВД в их среде ре­гистрировались инженеры, преподаватели, ветеринары, бухгалтеры, экономисты, портные, адвокаты, врачи и медицинский персонал, шо­феры, трактористы, механики. Спецпоселенцы, относившиеся к ка­тегории «профессора и научные работники», на начало 1941 г. учи­тывались в Иркутской (двое) и Омской (один) областях, в одном из спецпоселков Иркутской области на учете состоял также академик2.
Для детальной характеристики условий жизни, быта, медицин­ского обслуживания, досуга и других сторон существования запад­ных спецпереселенцев в Сибири источниковая база исследования ог­раничена очень узким кругом документов. В фондах ГУЛАГа, а так­же местных партийно-государственных органов отложились лишь единичные отчеты, справки и докладные официального характера, содержащие скудные сведения. Один из таких отчетов характеризу­ет положение депортированных в главном районе их размещения ­
1 Земсков В.Н. Указ. соч. С. 5.
2 ГА РФ. Ф. 9479. Оп. 1с. Д. 61. Л. 68.
273
в Новосибирской области. Около 18,5 тыс. спецпоселенцев (в основ­ном беженцев), прибывших в Новосибирскую область в июле 1940 г., были расселены в районах лесных массивов Томска, Зыряновска, Асино и включены в систему Томасинлага НКВД - крупнейшего в Западной Сибири лесопромышленного комплекса. По сообщению заместителя начальника политотдела Томасинлага Малышева, в об­щей массе этих мигрантов находились также «дети, не имеющие ро­дителей и родственников»1.
Накануне приема такого количества новой рабочей силы Тома-синлаг по приказу Берии был реорганизован: 13,5 тыс. заключенных с мая 1940 г. администрация перевела в другие лагеря. На освободив­шиеся места в бараках поселили спецпоселенцев-беженцев и «осад-ников». Новый «спецконтингент» размещался в невероятной тесно­те. Администрация лагеря сообщала, что на Асиновском пункте, где ранее содержалось 2,3-2,5 тыс. заключенных, разместили 5,5-6 тыс. беженцев. «Большинство спецпоселенцев не имеют зимней одежды и обуви (валенок)... Всего детей школьного возраста - до 3 тысяч человек»2.
В августе 1940 г. одно из отделений Томасинлага в составе около 5 тыс. спецпоселенцев, под названием «Сосновка», было обследова­но специальной медицинской комиссией Новосибирского облздрава. В представленном ею заключении говорилось, что бараки с общими двухъярусными нарами расположены на сравнительно небольшой площадке и ранее использовались заключенными. Капитально обо­рудованных бараков всего 9, другие 10 - облегченного типа. «Эти ба­раки совершенно не благоустроены и служат лишь защитой от дождя, бараки без потолка, без окон, без подсобных помещений, и люди рас­полагаются на деревянном настиле, служащим одновременно и по­лом... Из-за отсутствия места в бараках спецпереселенцы располага­ются под открытым небом, соорудив импровизированные шалаши, натянув одеяла, платки для защиты от дождя, подобрав бросовые до­ски и оборудовав из них нечто вроде топчанов или нар. В таком поло­жении находится примерно около 1,5 тысяч человек. Весь же осталь­ной контингент размещен в бараках, и при этом из-за отсутствия мест в них люди располагаются под нарами... Территория лагеря, в силу чрезмерной плотности ее заселения, очень сильно заражена отброса­ми. Фекалиями, мочой и т. п. ...Транспорт не справляется с вывозкой нечистот, они переполняют приемники, выливаются на поверхность
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 4. Д. 322. Л. 5.
2 Там же. Д. 450. Л. 63.
274
и заражают территорию. В лагере несметное количество мух. ...Баня в момент обследования не работала, находилась на ремонте и по сво­ей пропускной способности она не сможет обеспечить обслуживание этого контингента. Столовая в относительно удовлетворительном состоянии. Снабжение продуктами проходило пока бесперебойно. На питание идут продукты: солонина, макаронные изделия, некото­рые виды круп. Овощей нет, нет свежего мяса, молочных продуктов. В отношении питания в особо неудовлетворительные условия пос­тавлены дети...»1
В связи с этим облздрав сообщал, что среди спецпоселенцев раз­вилась эпидемия желудочно-кишечных заболеваний и зарегистри­ровано более десятка случаев брюшного тифа. Кроме того, «спецпе­реселенцы, получая хлеб, широко практикуют его обмен у окружаю­щего колхозного населения на молочные продукты, т. е. тем самым создается эпидемиологический контакт».
Использование новой категории спецпоселенцев на работах в лесной, горнорудной промышленности или дорожном строительстве было крайне затруднительно. В сентябре 1940 г. первый секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) Г.Н. Пуговкин2 докладывал в ЦК ВКП(б) Сталину, что «вновь прибывшая рабочая сила, за единичным исключением... люди умственного труда, а не физического», поэтому выполнять работу на лесоповале вместо заключенных не в состоянии. Пуговкин писал: «Из 10 300 чел. прибывших спецпереселенцев-бе­женцев способных к физическому труду оказались только 4100 чел... Обком просит... прекратить дальнейшую отправку з/к»3.
Как и другие категории спецпереселенцев, власти пытались ис­пользовать беженцев и «осадников» исключительно на тяжелых мас­совых работах - лесозаготовках в лесных и золотодобывающих трес­тах. С этой целью некоторых из них расселяли на лесных участках по 10-50 семей, соорудив подобие лагерных бараков.
Основными районами концентрации спецпереселенцев и приме­нения их труда в Сибири, кроме лесопромышленных предприятий Томасинлага, были также объекты трестов «Новосиблес» и «Химлес-сырье» в Сузунском районе, заводы по переработке леса в районах
1 ГАНО. Ф. Р-1020. Оп. 4а. Д. 17. Л. 23-24.
2 Пуговкин Г.Н. был прислан из аппарата ЦК ВКП(б): занимал пост первого секретаря Новосибирского обкома ВКП(б) с декабря 1939 по июнь 1941 г., после Г.А. Боркова, переведенного на Дальний Восток. В последую­щие годы возглавлял работу военных трибуналов на водном транспорте.
275
3 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 4. Д. 450. Л. 52-53.
Алтайского края. В Красноярском крае основную часть «осадников» и беженцев расселили по леспромхозам треста «Краслес» в Манском, Даурском, Нижнеингашском, Абанском, Енисейском и других райо­нах. Свыше 800 семей «осадников» в составе 3791 человек исполь­зовались также в тресте «Севполярлес»1. В ряде случаев обе катего­рии поселенцев, беженцы и «осадники», размещались в одних и тех же поселках. Так, на Баджейском мехпункте всего было расселено 136 семей спецпереселенцев «нового контингента», из которых 56 семей учитывались как беженцы. В зоне строительства Баджей-ской узкоколейной дороги в феврале 1941 г. было размещено 94 се­мьи, в отчетах местных органов власти регистрируемых как «спецпе­реселенцы и беженцы».
В Иркутской области большинство «осадников» концентриро­валось в Тайшетском (1215 семей в составе 6643 чел.) и Тулунском (440 семей - 2127 чел.) районах, а беженцы расселялись только в од­ном, Бодайбинском районе (551 семья - 2434 чел.)2.
Весь период пребывания в ссылке Сибири беженцы и «осадники» не прекращали борьбы за свои права. Они непрерывно подавали в ад­министрацию заявления о возможности выехать в Германию, Аме­рику или Палестину, доказывая при этом, что не являются гражда­нами СССР и что у советских властей нет права на их задержание. Находясь в состоянии постоянного ожидания изменений в судьбе, они не стремились обустроиться и наладить быт для продолжитель­ной жизни в ссылке. Некоторые из них совершали побеги в одиночку или группами. «Спецпоселенцы настроены в основном уехать обрат­но на Украину, возвратиться в б. Польшу, надеясь на Англию, что она разобьет Германию и восстановит Польшу», - сообщало управление Енисейлага НКВД весной 1941 г.3
Вследствие крайне тяжелых материальных условий и частых перебоев в обеспечении продуктами питания и одеждой общее не­довольство спецпоселенцев перерастало в стихийный протест. В ав­густе 1940 г. цепь массовых выступлений произошла в Томасинлаге. Спецпоселенцы, как сообщалось в материалах Новосибирского об­кома, организовали «открытые контрреволюционные выступления» с требованиями права покинуть лагерь. Основываясь на информации отдела трудпоселений УИТЛиК УНКВД по Новосибирской области февраля 1941 г. А. Э. Гурьянов приводит некоторые подробности это­
1 ОДНИ КК. Ф. 17. оп. 3. Д. 209. Л. 60.
2 ГА РФ. Ф. 9479. Оп. 1с. Д. 61. Л. 63.
3 Гурьянов А.Э. Польские спецпереселенцы... С. 129.
276
го протеста: «Из-за жилищно-бытовой и продовольственной неблаго­устроенности беженцев спецпоселка Тайга (115 квар.), численностью около 1 500 человек, 16 августа 1940 года подняли бунт и организо­ванно, оставив поселок с детьми и вещами, направились к берегу реки Чулым, на расстоянии от поселка в 12 километрах, с требованием воз­врата их в западные области УССР и БССР или в более теплый кли­матический пояс страны. Прибывшие на берег реки сбились в кучу, на протяжении 5 дней категорически отказывались от выполнения тре­бований представителей власти о возвращении в спецпоселок, требуя их отправки на Украину. Бастовавшие поддерживались спецпересе­ленцами близлежащих поселков Берегай, Кица и Сибиряков, также организованно отказавшихся от работы и требовавших возвращения на Украину. Принятыми мерами УНКВД и УИТЛ забастовки были ликвидированы без применения оружия и водворен соответствую­щий порядок во всех поселках. 45 человек зачинщиков и организато­ров бунта арестованы и привлечены к уголовной ответственности»1.
6 сентября 1940 г. на заседании бюро Новосибирского обкома ВКП(б), где рассматривался вопрос о беспорядках среди беженцев-спецпереселенцев, расселенных в Асиновском, Зырянском, Тегуль-детском районах, было установлено, что «беспорядки произошли в результате неповоротливости со стороны руководства лагерей и не­продуманного отношения со стороны руководства ГУЛАГа НКВД СССР к направлению в Томасинлаг большого количества беженцев-спецпереселенцев без учета возможности их бытового устройства»2. По решению НКВД начальника лагеря Борисова «за непринятие мер по бытовому устройству и организации труда среди беженцев-спец­переселенцев» отстранили от занимаемой должности, начальнику оперативно-чекистского отдела Салтымакову вынесли строгий вы­говор3.
В самый канун войны, в мае-июне 1941 г., в Сибирь стали при­бывать новые жертвы чисток в приграничных областях страны, офи­циально именуемые «ссыльнопоселенцами». В некоторых сводках НКВД они регистрировались еще как «семьи репрессированных или находящихся на нелегальном положении глав семей из западных об­ластей Украины4. В данную категорию входили лица, подвергшиеся выселению в ходе четвертой массовой депортации из районов, присо­
1 Там же. С. 132-133.
2 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 33. Д. 238-а. Л. 15.
3 Там же. Л. 15-16.
4 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 125. Л. 311.
277
единенных к СССР после начала Второй мировой войны в соответ­ствии с советско-германским пактом от 23 августа 1939 г. Операция по выселению проходила в мае-июне 1941 г. не только на Украине, но и в Прибалтике, Молдавии и западных областях Белоруссии. В этот же период депортированные были расселены в восточных регионах страны, преимущественно в Сибири и Казахстане1.
Основная часть перемещенных в Сибирь направлялась в север­ные районы Новосибирской области, в спецпоселки Нарымско-го округа. К началу войны здесь уже было размещено 2367 человек (628 семей). В справке, представленной в обком ВКП(б) начальни­ком Новосибирского УНКВД Г.П. Кудиновым в июне 1941 г., вместе с тем указывалось, что «по нарядам НКВД СССР в Новосибирскую область дополнительно поступает 17 815 чел., которые намечены к расселению: в районы Нарымского округа - 5020 чел., а остальные 12 795 чел. - в разные районы области, за исключением режимных городов, промышленных центров и железнодорожных узлов»2.
В отличие от «осадников» и беженцев ссыльнопоселенцев 1941 г. расселяли не в спецпоселках НКВД, а в колхозах, совхозах и неболь­ших поселках при предприятиях лесообрабатывающей промышлен­ности под надзором местных властей. В общем составе ссыльных, как особой категории репрессированных, они стали представлять основ­ную группу. Так, например, в Нарымском округе, в результате разме­щения «новых контингентов», соотношение численности ссыльных прошлых лет и ссыльных 1941 г. стало выражаться как 1:32. О пол­ной численности высланных в Сибирь в ходе операций 1941 г. свиде­тельствует следующая таблица.
Таблица 3*
Численность и размещение ссыльнопоселенцев в Сибири в мае-июне 1941 г. (чел.)

Регион расселения Регион высылки  

  Эстонск. ССР Ли-товск. ССР Лат-вийск. ССР Мол­давия Зап. обл. УССР Зап. обл. БССР Всего  
Алтайский край Красноярский край - 7462 164 6000 470 3300 9984 6850 17 446 16 784
1 Анализ этой операции см.: Гурьянов А.Э. Масштабы депортации насе­ления в глубь СССР в мае-июне 1941 г. / Репрессии против поляков и поль­ских граждан. М., 1997; а также: Бугай Н.Ф. Л. Берия - И. Сталину: «Соглас­но Вашему указанию...» М: АИРО-ХХ, 1995.
278
2 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 125. Л. 311.
Окончание табл. 3

Регион расселения Регион высылки  

  Эстонск. ССР Ли-товск. ССР Лат-вийск. ССР Мол­давия Зап. обл. УССР Зап. обл. БССР Всего  
Омская область Новосибирская обл. 1619 3507 2580 6085 5787 3094 3201 2377 2668 11556 19 362  
Итого: 1619 11 133 8580 12 342 9595 21879 65148
* Составлено по: Гурьянов А.Э. Масштабы депортации населения в глубь СССР в мае-июне 1941 г. // Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997. С. 174-175.
Данные таблицы показывают, что основную часть ссыльнопо­селенцев, размещенных в Сибири, составляли депортированные из западных областей Белоруссии и Украины. Третью по численно­сти группу представляли жители Молдавии. При этом большинство было расселено в Новосибирской области. Что касается общих мас­штабов депортации в Сибирь летом 1941 г., то в этом отношении она уступала операции предыдущего года.
Таким образом, к началу войны НКВД превратило сибирскую ссылку в огромную зону массовой изоляции, в которой наряду с со­циальным (крестьянским) имелся теперь ярко выраженный этниче­ский компонент, представленный национальными группами депор­тированных граждан западных областей, присоединенных к СССР накануне войны. В своей основе каждый из этих видов ссылки сущес­твовал, не смешиваясь с другими и подчиняясь особому для каждого вида нормативно-правовому регулированию, установленному орга­нами НКВД и партийно-государственной власти. Появление таких категорий, как «осадники», беженцы и ссыльнопоселенцы, свидетель­ствовало о дальнейшем расширении репрессий и распространении их правящим режимом на сферу военно-политической деятельности, осуществлявшейся в процессе расширения государственных границ. В целом же репрессивные действия властей, затрагивавшие межэт­нические отношения, наряду с ужесточением мер в экономической области выступали как составные части общих усилий режима по со­зданию в стране условий, адекватных нарастающей угрозе военного столкновения СССР с Германией.
ГЛАВА VI. КАРАТЕЛЬНОЕ ПРАВОСУДИЕ И ЧИСТКИ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ
С 22 июня 1941 г. советское государство вступило в полосу чрез­вычайных условий. В обстановке расширяющихся боевых действий против германского вторжения система социально-правовых отно­шений начала претерпевать фундаментальные изменения. Деятель­ность властных институтов, органов правопорядка, государственной безопасности и правосудия стала перестраиваться на выполнение сложных экстренных задач по мобилизации общества и внутренних ресурсов страны. Перестройка означала введение в действие множе­ства новых элементов социальной жизни и новых форм государствен­но-правового регулирования. Часть этих перестроечных тенденций была заложена еще в предвоенную эпоху, но в связи с войной полу­чила значительное ускорение и вылилась в особые формы. Таковой, в частности, была тенденция распространения уголовного права на область трудовых отношений, закрепленная в Указе от 26 июня 1940 г. В течение первых тяжелых и неопределенных месяцев войны она получила дополнительный мощный импульс и фактически привела к замене экономических стимулов к труду системой административ­но-уголовных наказаний во всех ключевых отраслях советской эко­номики. Выражением этой же тенденции являлся переход к особым (упрощенным) формам судопроизводства: повсеместному внедрению трибуналов и отказ от предварительного расследования по многим видам правонарушений, в первую очередь - по фактам уклонения от мобилизаций и нарушения трудовой дисциплины.
Беспрецедентное по своим масштабам и оперативное (по срокам) расширение института трибуналов и его полномочий являлось од­ним из характерных признаков чрезвычайной обстановки. Оно не только отражало отчетливое понимание верховной властью слож­ности предстоящих организационных задач по отражению агрессии, но и демонстрировало тот тип взаимоотношений режима и социума, который сложился за минувшее драматическое десятилетие. Все­охватывающая сеть военных трибуналов вместе с чрезвычайными уголовными законами должны были стать решающим инструмен­
280
том мобилизации дезорганизованного и травмированного общества на оборону страны. Указ о трибуналах появился уже в первые часы войны. Он был принят 22 июня 1941 г. в виде «Положения о военных трибуналах, действующих в местностях, объявленных на военном по­ложении и в районах военных действий»1. Указ вводил упрощенный порядок проведения заседаний и рассмотрения уголовных дел, отме­нял кассационное обжалование, определял подсудность отдельных видов трибуналов. Вслед за районами, где вводилось военное поло­жение, трибуналы были созданы почти во всех областях, краях и рес­публиках СССР, а также во многих промышленных центрах. Пос­тепенно расширилась и их компетенция: она охватила практически весь спектр дел о правонарушениях, кроме малозначительных, под­лежавших рассмотрению в судах. За время войны появился целый комплекс указов, регулирующих различные стороны деятельности трибуналов и определяющих их судебные полномочия в отношении военнослужащих и гражданского населения. Это - Указ 6 июля 1941 г. «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения», Указ 26 декабря 1941 г. о самовольном уходе с предприятий военной промышленно­сти, Указ 29 сентября 1942 г. о работниках предприятий и учрежде­ний в районах прифронтовой полосы и другие.
Особенностью развития советского правосудия в годы войны яв­лялся также пересмотр списка тех нарушений, за которые устанав­ливалась уголовная ответственность и, как следствие, неизбежное возрастание роли уголовного преследования. Границы применения Уголовного кодекса необычайно расширились благодаря тому, что раздвинулись рамки самого понятия «преступное деяние». В резуль­тате целый ряд действий, который в мирное время не считался даже административным нарушением, перешел в разряд преступлений и подлежал уголовному наказанию2. К категории уголовных стали относиться такие действия, как «распространение ложных слухов» (Указ б июля 1941 г. с санкцией в виде тюремного заключения от 2 до 5 лет), «уклонение от сдачи радиоприемников и призматических биноклей» (по ст. 59-6 УК РСФСР), «уклонение от обязательного обучения военному делу». По некоторым действиям (или бездей­ствиям), неизвестным в довоенное время, также вводилась уголовная ответственность: для колхозников - «за невыработку минимума тру­
1 Советское право в период Великой Отечественной войны. Ч. II. Уголов­ное право // Уголовный процесс / под ред. И.Т. Голякова. М., 1948. С. 180.
281
2 Там же. С. 31.
додней» (Указ 15 апреля 1942 г.) и «за уклонение от уплаты налогов или невыполнение повинностей» (по ст. 59-6 УК), для молодежи -«за уклонение от воинского учета» (постановление ГКО 16 января 1942 г.), «за уклонение городского населения от мобилизации на период военного времени на работу в промышленность и строитель­стве» (Указ 13 февраля 1942 г.) и многие другие.
Уголовные преследования как способ трудовой мобилизации
В крайне неблагоприятных условиях начавшейся войны руко­водству страны предстояло произвести сложную перестройку работы тыла, чтобы создать дееспособную экономику и организовать систе­матическое снабжение фронта. Решающее значение в этом процессе отводилось военно-промышленному комплексу, сконцентрированно­му в Сибири из остатков заводов, эвакуированных из западных райо­нов страны, и местных предприятий, построенных в 1930-е гг. Но что­бы привести в действие возрождаемый индустриальный потенциал, требовалось выработать соответствующий механизм мобилизации трудовых ресурсов. Необходимо было не только привлечь на заво­ды-гиганты тысячи новых работников. Еще важнее было закрепить их на долгий срок, дать им квалификацию, обеспечить жизненными средствами. В предвоенный период сталинское руководство сдела­ло первый важный шаг по созданию мобилизационной экономики с элементами принудительного труда. Указом от 26 июня 1940 г. оно законодательно прикрепило рабочих к предприятиям, запретив увольнения и установив уголовную ответственность за опоздания на работу и отсутствие на рабочем месте. В военной обстановке при­нуждение к труду посредством уголовных мер получило значение ведущей тенденции в сфере трудовых отношений. С конца 1941 г. на основе Указа от 26 июня стали появляться другие правовые акты, многократно усиливающие ответственность рабочих за уклонение от работы, но главным образом - за попытки самовольно уйти с пред­приятия. Вслед за рабочими специальные принудительные меры распространились на учеников-подростков, учащихся ремесленных училищ и школ ФЗО, а позднее и на колхозников, т. е. практически на все категории занятого населения.
Система экономического закрепощения и принуждения к труду характерная для военных лет складывалась постепенно. На первом этапе (до декабря 1941 г.) ее фундаментом служил уже известный Указ от 26 июня 1940 г., оказавший огромное влияние на сферу трудо­
282
вых отношений в предвоенный период. В условиях войны практика этого указа, как и всей советской правовой системы, претерпела за­метную эволюцию. В самом начале войны, на волне всеобщих моби­лизаций и повсеместного внедрения чрезвычайных форм обществен­ной жизни, в борьбе с нарушителями трудовой дисциплины наступил временный спад. Его первым признаком было снижение поступления уголовных дел с предприятий в суды и сокращение числа выносимых приговоров. В Новосибирской области, например, в июле-сентябре 1941 г. передача дел в суды снизилась на 8 % по сравнению с началом года (до 8094 дел в месяц). А в таком регионе, как Красноярский край, судимость за прогулы и самовольный уход в 1941 г. (с июля) упала почти на 17 /б1. Активность судебной машины снижалась повсемест­но за исключением тех промышленных центров, куда начал прибы­вать поток эвакуированных предприятий и людей с запада страны. В городах - Новосибирске, Томске, Сталинске, Прокопьевске и дру­гих промышленных узлах Кузбасса - наблюдался дальнейший рост числа осужденных - нарушителей Указа от 26 июня.
Первые месяцы военного времени породили и другие новые тен­денции. Самой выразительной из них было резкое повышение доли молодежи в среде осужденных, особенно юношей и девушек до 20 лет - с 25 % в 1940 г. до 45-60 % в конце 1941 г. (по Западной Си­бири). Такое изменение произошло не только в результате массовых мобилизаций молодых рабочих на предприятия. Свою роль сыграли и новшества в правовой системе: за месяц до начала войны, 31 мая 1941 г. секретным указом сталинское руководство ввело в стране не­обычную меру. Оно установило уголовную ответственность по всем видам преступлений, начиная с 14-ти лет2. Теперь несовершеннолет­ние молодые рабочие и ученики-подростки также подлежали преда­нию уголовному суду, как и взрослые нарушители трудовой дисцип­лины. Из-за начала боевых действий и массовой эвакуации указ, по всей видимости, не успел своевременно дойти до нижних инстанций, поэтому многие районные судьи и даже работники областных судов в течение первых месяцев войны не подозревали о его существова­нии. В декабре 1941 г. инспектор Наркомюста РСФСР сообщал из Новосибирска, что некоторые суды, не имея информации об указе, отказывались от осуждения несовершеннолетних, а спецколлегия облсуда, «вместо исправления ошибок, неправильно ориентировала
1 ГАНО. Ф. Р-1199. On. 1. Д. 15. Л. 46; ЦДНИ КК. Ф. 26. Оп. 3. Д. 421. Л. 6.
2 Советское право в период Великой Отечественной войны. Ч. П. С. 44, 45.
283
суды, отменяя приговоры на осужденных в возрасте 14-16 лет, так как не знала Указа от 31 мая 1941 г.»1
Между тем становилось очевидным, что война мало изменила от­ношение рабочих к труду на госпредприятиях. Статистика прогулов и самовольных уходов и связанной с ними судимости говорила о том, что улучшений в трудовой дисциплине все еще нет. Но как испра­вить положение, когда уже идет война и под угрозой стоит судьба самого государства? Решение проблемы было найдено в той же плос­кости, что и ранее - в еще большем ужесточении уголовных наказа­ний. Практика принуждения к труду, проводившаяся до сих пор по нормам предвоенного периода, резко изменилась с изданием Указа от 26 декабря 1941 г.2 Указ, носивший название «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за са­мовольный уход (дезертирство) с предприятий», превращал наруше­ние трудовой дисциплины в серьезное уголовное преступление. Он объявлял уход с оборонного предприятия трудовым дезертирством, для которого устанавливалась кара в виде тюремного заключения от 5 до 8 лет. Кроме того, уголовные дела по этому виду преступления подлежали теперь рассмотрению в военных трибуналах.
Указы от 26 декабря 1941 г. и 26 июня 1940 г. стали выполнять основную роль в удержании рабочих на предприятиях и стройках. Не менее важным был и третий закон, призванный служить задаче пополнения рабочих кадров - Указ от 13 февраля 1942 г. о мобили­зации для работы на производстве и строительстве трудоспособного городского населения: мужчин с 16 до 55 лет и женщин с 16 до 45 лет3. В совокупности эти три указа составили базис трудовых правоотно­шений между государством и рабочими в военное время. Их действие представляло собой единый репрессивно-принудительный механизм: если мобилизованный после вручения ему мобилизационного лист­ка не являлся на предприятие, он привлекался к суду по ст. 5 Указа от 13 февраля 1942 г. (исправительно-трудовые работы до 1 года), а за неявку на работу после зачисления в штат предприятия (строи­тельства) отвечал по Указу от 26 июня 1940 г. или Указу от 26 декаб­ря 1941 г.4 Подобные меры распространились и на рабочих транспор­
1 ГАНО. Ф. Р-1199. On. 1. Д. 15. Л. 47.
2 Трудовое законодательство военного времени: Сборник. 2-е изд. М., 1943. С. 29-30.
! Позднее, Указом от 19 сентября 1942 г., возраст женщин для трудовой мобилизации был изменен до 50 лет.
4 Советское право в период Великой Отечественной войны. Ч. I. Граж­данское право. Трудовое право. М., 1948. С. 292-293.
284
та, после того как указами от 15 апреля и от 9 мая 1943 г. было введе­но военное положение на железных дорогах и водных путях.
Вступление в силу особых правовых актов о трудовой дисциплине оказало глубокое влияние на многие сферы социальной жизни. Пре­жде всего существенно выросло значение милицейского аппарата. Милиция превратилась в один из ключевых инструментов исполне­ния указов о труде. На нее легли обязанности по систематическому розыску и задержанию многочисленных дезертиров с предприятий, по организации учета бежавших, регулярной проверке документов у населения. Особое внимание придавалось соблюдению паспортно­го режима и проведению специальных рейдов (облав) в местах скоп­ления людей - на рынках, вокзалах, речных пристанях, в гостиницах, общежитиях, городских парках, улицах и площадях. Каждому моло­дому и взрослому человеку в любой момент необходимо было предъ­явить документы с отметкой об увольнении или трудовой мобилиза­ции, которая удостоверяла бы его легальное положение. Атмосфера повседневной жизни сибирских городов и поселков стала напоминать тревожные условия прифронтовой полосы. Чтобы выловить хотя бы тысячу дезертиров производства, милиции приходилось устраивать грандиозные розыскные операции с применением многочисленных сил. Начальник УНКВД по Новосибирской области генерал Петров­ский в отчете в сентябре 1943 г. перечислял несколько направлений, которые использовали милицейские отряды по розыску дезертиров военной промышленности. Упоминая военизированные рейды по общественным местам в городах области, он отмечал также «прове­дение массовых проверок документов в квартирах граждан», «патру­лирование и обходы в городах и крупных населенных пунктах с про­веркой квартир, числящихся на особом учете», «прочесывание лесов в местах укрытия дезертиров, проверку лесных охотничьих избушек, землянок, кордонов, пасек, рыбачьих шалашей», «выставление пике­тов и заслонов при въездах в населенные пункты, на развилках дорог, на берегах рек, по которым в летнее время дезертиры передвигаются на лодках». Всего за 8 месяцев 1943 г. (с 1 января по 1 сентября), со­общал Петровский, - «было подвергнуто проверке 542 247 человек, не считая тех лиц, у которых документы проверялись в квартирах в порядке поддержания паспортного режима». Но эти колоссальные усилия позволили выявить и задержать лишь 8133 дезертира. За это же время количество приговоров и розыскных заданий в отношении дезертиров продолжало расти и достигло 31 6011.
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 172. Л. 138-139.
285
Под воздействием чрезвычайных законов о труде произошла глубокая деформация социальной структуры многих городов. Уже к концу 1942 г. в таких промышленных центрах, как Новосибирск, Кемерово, Сталинск, Прокопьевск, Киселевск, Томск занятое населе­ние стало представлять собой поразительный конгломерат. Заводы и лагеря, трущобы спецпоселенцев и кварталы врытых в землю лачуг с десятками тысяч переселенцев и принудительно мобилизованных людей, перемешавшись друг с другом, образовали здесь особый тип человеческого сообщества, в котором тюрьма и свобода преврати­лись в некую условность, не ясно выраженную суть повседневного бытия. Границы между лагерным населением и наемными рабочими невероятно размылись и сблизились. Массы заключенных и завод­ских рабочих в этих гетто соседствовали друг с другом и время от времени менялись местами своего обитания. В Кировском районе г. Новосибирска, например, где на базе нескольких эвакуированных заводов вырос огромный комбинат № 179 Наркомата боеприпасов (позднее стал именоваться - завод «Сибсельмаш»), к ноябрю 1942 г. было образовано несколько лагерных отделений для обслуживания действовавших заводов и строек. Заключенные численностью свы­ше 10 тыс. - в большинстве своем недавние рабочие этих заводов, осужденные по указам о трудовой дисциплине - жили и работали здесь в своем новом статусе. В течение войны многие из них вновь возвращались к прежнему месту работы и восстанавливали обычное гражданское положение. Немалое число работников крупных пред­приятий и строек за время войны получило по две или три суди­мости.
Мобилизация рабочих на выполнение правительственных зада­ний по поставке различных видов вооружения и техники была со­пряжена с драматической борьбой с трудовым дезертирством. После издания Указа от 26 декабря 1941 г. руководителям районов и горо­дов, где сосредоточились основные производственные мощности, было поручено составить список предприятий оборонного значения, позволявший провести разграничение в юрисдикции трибуналов и нарсудов. Кроме заводов прямого военного назначения, списки включали предприятия и тех отраслей, которые «обслуживали воен­ную промышленность по принципу кооперации» - угольные шахты, леспромхозы, специальные мастерские и проч. Таким образом, под юрисдикцией Указа от 26 декабря 1941 г. (трибуналов) оказались все значимые производственные и сырьевые объекты индустрии. Толь­ко в Новосибирской области в это число попали 108 предприятий и строек. Их директора обязаны были завести строгий персональный
286
учет кадров, изъять у всех рабочих и служащих паспорта, заменив их специальными удостоверениями1.
Новые указы о труде не только повысили статус трибуналов. Они вызвали к жизни совершенно новые формы традиционного судопро­изводства. Для ускорения работы судов, в которые хлынул поток дел о нарушителях дисциплины, был учрежден целый ряд судебных участков специальной подсудности. Так стали именоваться районные суды крупных промышленных центров, где рассматривались ис­ключительно дела об опозданиях на работу и прогулах (по Указу от 26 июня 1940 г.). В Новосибирске в 1942 г. для оборонных заводов-гигантов в Кировском и Дзержинском районах были учреждены шесть участков спецподсудности. Такие же участки были открыты в Кемерово, Прокопьевске, Сталинске2. В Омске к оборонным заво­дам на постоянной основе прикрепили прокуроров и их помощников (21 чел.), чтобы ускорить процесс подготовки дел для трибуналов.
Судебная практика по указам о трудовой дисциплине стала на­иболее ярким проявлением «обслуживающего правосудия». С 1942 г. статистика по этому виду «преступности» в Сибири существенно превысила показатели предшествующего периода. По районам Куз­басса, например, через нарсуды проходили десятки тысяч человек (см. табл. 1)
Таблица 1*
Число осужденных нарсудами нарушителей трудовой дисциплины в Кузбассе в 1941-1942 гг.

Период Число осужденных по всем видам преступлений Из них осуждено по Указу от 26 июня 1940 г.  

 
  абсолют. в%  
1941 (с июня) 1942 6130 38 102 5942 37 893 96,9 99,5  
Всего осуждено на 1 января 1943 г.: 44 232 43 835 99,1
* Составлено по: ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 175. Л. 31.
Эти данные говорят о том, что в таких промышленных регионах, как Кузбасс, правосудие с началом войны целиком перешло к удов-
1 Оборонная промышленность Новосибирской области в годы Великой Отечественной войны: Сб. документов. Новосибирск, 2005. С. 273-276.
2 ГАНО. Ф. Р-1199. On. 1. Д. 4. Л. 2; Д. 18. Л. 135.
287
летворению интересов военного производства: нарсуды практически были заняты только рассмотрением дел об опозданиях и прогулах. Вскоре в этот же процесс активно включились и военные трибуналы, в результате чего борьба с трудовым дезертирством стала одной из самых грандиозных репрессивных кампаний военных лет.
«Трибунальское правосудие» в Сибири осуществляли три вида специальных судов: трибуналы войск СибВО, трибуналы войск НКВД и транспортные трибуналы. Военные трибуналы СибВО, действовавшие в пяти гарнизонах в областных центрах, до 1 апреля 1943 г. выносили приговоры «труддезертирам» одновременно с три­буналами войск НКВД (также в каждом областном центре). С апреля 1943 г. судебные функции этого характера перешли в исключитель­ное ведение трибуналов войск НКВД. Приговоры работникам транс­порта выносились в трибуналах железных дорог и речных бассейнов. Через трибуналы проходили все дела о «трудовых дезертирах» обо­ронных и угледобывающих предприятий. Это была поистине сти­хия «правосудия». Тысячи уголовных дел, составленных на скорую руку, без всякого изучения обстоятельств совершенных нарушений (как в общем и требовал Указ от 26 декабря 1941 г.) хлынули пото­ком с заводов и шахт. «Дела поступают крайне неравномерно, «пач­ками» по 200-300 и даже больше в день. Естественно, что трибуналы не в состоянии все их рассмотреть немедленно», - сообщал в январе 1943 г. председатель трибунала СибВО Какоулин1. Наибольшее ко­личество дел о самовольных уходах поступало из крупнейших пред­приятий - заводов Новосибирска (комбинаты 179 и 153), Сталинска (КМК и Строительство алюминиевого завода), Красноярска (завод № 4), Барнаула (объект № 17 и Стройгаз), Кемерово и т. д. В 1942 г. каждый месяц оборонные заводы трех областей - Новосибирской, Кемеровской и Томской (до января 1943 г. они составляли единую Новосибирскую область) - направляли в трибуналы в среднем 5-5,2 тыс. дел в месяц, в Омской - 2-2,5 тыс. При такой интенсивности притока уголовных дел «правосудие» в трибуналах обретало харак­тер судебного конвейера.
Проблема исполнения Указа от 26 декабря 1941 г. состояла в том, что, вопреки намерению законодателя, случаи самовольных уходов с работы невозможно было криминализировать в полном объеме. По­этому очень скоро определились границы тех мер наказания, в пре­делах которых члены трибуналов старались действовать даже тогда, когда вердикт противоречил букве указа. Во-первых, в их практике
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 175. Л. 43 об. 288
появилось условное наказание, хотя такая мера вообще не была пре­дусмотрена в указе. К условной мере стали приговаривать несовер­шеннолетних рабочих, у которых отыскивались смягчающие обсто­ятельства, например, если их близкие родственники были призваны на фронт или если причиной оставления работы послужило тяжелое материальное положение. В 1943-1944 гг. условное осуждение полу­чали от 3 до 5 % осужденных. Во-вторых, трибуналы использовали преимущественно нижний предел наказания - 5 лет лишения сво­боды (до 45 % осужденных). Но самой важной мерой, позволявшей смягчать суровую уголовную репрессию, были заочные осуждения. Как особый вид приговора, заочное осуждение являлось и законным, и в то же время существенно ограничивающим репрессивные пос­ледствия Указа от 26 декабря. Оно применялось в тех случаях, когда рабочего, самовольно оставившего предприятие, невозможно было немедленно предать суду военного трибунала, как того требовал указ. По представлению администрации завода и прокурора приговор вы­носился в отсутствие обвиняемого, а его самого объявляли в розыск. Однако розыск составлял как раз главную проблему для властей. Чтобы найти бежавшего работника, нужны были скоординированные действия целого ряда организаций - милиции, районных и сельских властей, а также колхозного руководства или других предприятий, куда обычно устраивался разыскиваемый беглец. Но многие хозяй­ственники были не меньше заинтересованы в рабочих руках и часто оказывали дезертирам скрытое покровительство. В итоге милицей­ский розыск позволял вернуть лишь 4-5 % заочно осужденных, в то время как число таких осужденных постепенно выросло до 70-90 % всех приговоренных трибуналами (см. табл. 2).
Таблица 2*
Число осужденных военными трибуналами по Указу от 26 декабря 1941 г. на предприятиях военной и угольной промышленности Западной Сибири в 1942 и 1943 гг. (выборочные данные)

Область/край Осуждены трибуналами СибВО в сентябре-ноябре 1942 г. Осуждены трибуналами войск НКВД Запсибокруга в июне 1943 г.  

  всего из них - заочно (%) всего из них - заочно (%)  
Новосибирская обл. 4380 24,6 1375 88,9  
Кемеровская обл.** - - 2699 77,1  
Омская обл. 578 22,1 439 84,2  
Красноярский край 924 46,1 580 91,0
289
Окончание табл. 2

Осуждены трибуналами Осуждены трибуналами  
СибВО в сентябре-ноябре войск НКВД Запсибокруга  
Область/край 1942 г. в июне 1943 г.  
всего из них - заочно (%) всего из них - заочно (%)  
Алтайский край 898 52,4 451 58,4  
Хакасская АО 149 20,1 52 34,6  
Всего: 6929 46,8 5596 81,5
* Составлено по: ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 175. Л. 37об., 46, 47, 430. ** Образована в январе 1943 г.
Заочное осуждение отличалось не только тем, что создавало ви­димость активной борьбы с дезертирством за счет приговоров «мер­твым душам». Оно было также источником многих судебных иска­жений - безосновательных и несправедливых вердиктов. Причиной осуждений нередко становился беспорядочный учет на заводе, ког­да сама администрация не знала, какие рабочие и на каких участках числились на данный момент. В результате в трибуналы попадали материалы на рабочих, убывших в краткосрочный отпуск или не воз­вратившихся своевременно из поездки к родным1. В первые месяцы 1942 г. многие молодые рабочие получали приговоры из-за того, что вообще не знали о последствиях указа и потому не считали дезер­тирством самовольный выезд домой за теплыми вещами, навестить семью или поправить домашнее хозяйство. Для некоторых из них заочное осуждение заканчивалось реальным лагерным сроком. Хао­тическое применение Указа особенно часто отмечалось на крупных предприятиях, где использовался труд тысяч временно мобилизо­
1 В конце 1942 г. Новосибирский областной прокурор К.Я. Румянцев со­общал в обком ВКП(б): «В тюрьмах Новосибирской области по состоянию на 20 октября с. г. содержится до 1200 человек, выявленных дезертиров, бежав­ших с военных и кооперативных предприятий... Все наши попытки получить от руководителей предприятий материалы на указанных дезертиров на пред­мет оформления и направления на них дел в военный трибунал не дали поло­жительных результатов и получено всего материалов на единицы. Несмотря на то, что задержанные дезертиры удостоверяют, что они действительно ра­ботали на этих оборонных предприятиях, и признают факт дезертирства, на предприятиях они не числятся. ...Выдача справок руководителями заводов прекращена из-за боязни уголовной ответственности за отсутствие должного учета кадров» (ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 150. Л. 277).
290
ванных граждан. Один из примеров подобного «правосудия» нашел отражение в справке Кемеровского обкома ВКП(б), составленной в 1943 г. по поводу незаконного осуждения группы девушек-колхоз­ниц из Киселевского района. В декабре 1942 г. Киселевский райсовет «по просьбе дирекции» завода № 605 произвел мобилизацию на за­вод (как выяснилось - незаконно) более 150-ти колхозниц сроком на три месяца. Когда срок соглашения истек, по требованию председа­телей колхозов и с разрешения райисполкома часть девушек - более 50 человек - оставила завод и вернулась в свои колхозы. Однако ди­рекция завода не согласилась с потерей рабочих рук и вместо расчета с работницами подала на них материал как на дезертиров. С санкции прокурора г. Киселевска Гуляева, не пожелавшего провести провер­ку всех обстоятельств дела, военный трибунал заочно приговорил 30 девушек к тюремному заключению на сроки от 5 до 6 лет, а затем объявил их в розыск. К поискам были подключены органы милиции. Они очень быстро разыскали колхозниц и отправили их в тюрьму. Ни колхозные руководители, ни райисполком не стали вмешиваться в дело «дезертиров военного времени» и только родственники деву­шек, столкнувшись со столь очевидным беззаконием и полным рав­нодушием официальных лиц, стали подавать жалобы «наверх». Как сообщала справка Кемеровского обкома ВКП(б), в октябре 1943 г. в отдельные дни от них поступало от трех до пяти жалоб одновре­менно. Лишь после такой настойчивости родственников прокуратура войск НКВД вернулась к повторному рассмотрению дел осужденных колхозниц1.
Подобные случаи происходили повсеместно и не были редкостью. На оборонном заводе № 556 («Сибтекстильмаш») в Новосибирске работница Вихорева, болевшая приступами эпилепсии, по заключе­нию врачебной комиссии подлежала переводу на более простую рабо­ту. Однако администрация завода не проявила внимания к условиям своей работницы и оставила ее на прежнем месте. Когда же работни­ца, доведенная до тяжелого болезненного состояния, оставила работу, ее поступок был расценен как дезертирство. Администрация подала материал в суд, а военный трибунал заочно осудил Вихореву. Только после выяснения всех обстоятельств приговор был отменен. Другая работница, на военном заводе № 2 комбината 179, Разумова, получив от администрации отпуск, заболела опухолью ног и некоторое время находилась на лечении. После выздоровления она вернулась на про­изводство и приступила к работе. Но администрация завода посчита-
1 ЦДНИ КО. Ф. 75. On. 1. Д. 203. Л. 75, 126.
291
ла, что работница самовольно покинула предприятие и на этом осно­вании составила на нее материалы как на дезертира. Заочным судом трибунала войск НКВД она также была осуждена1.
Основными жертвами «трибунальского правосудия» были две ка­тегории мобилизованных: молодежь до 25 лет и женщины. Обе эти группы, как наименее приспособленные к экстремальным условиям заводской или шахтерской жизни военной поры, массой уходили с оборонных предприятий, пополняя ряды «дезертиров производс­тва». В наиболее «военизированной» Новосибирской области коли­чество осужденных женщин в 1943 г. достигало 55-60 %, а доля моло­дежи в возрасте до 25 лет - 70-75 % от общего числа приговоренных трибуналами (см. табл. 3)
Таблица 3*
Состав осужденных по Указу от 26 декабря 1941 г. на предприятиях оборонной промышленности Новосибирской области в апреле-ноябре 1943 г.

Период Осуждены трибуна­лами войск НКВД В том числе  

 
  жен­щин <%) муж­чин
(%) в возра­сте до 18лет(%) в возрасте до 25 лет (%)  

  всего из них заочно
 
 
 
   

 
  абсолют. (%)
 
 
 
   
апрель - сентябрь октябрь -ноябрь 6129 1732 1354 5343 1259 1262 87,1 72,7 93,2 55,9 64,8 55,9 44,1 35,2 44,1 23,6 15,2 22,8 74,6 65,8 65,5  
всего за
8 месяцев 1943 г. 9215 7864 85,3 57,9 42,0 21,9 71,6
* Составлено по: ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 176. Л. 210, 331, 382 об., 399-400.
Для бегства молодых рабочих с предприятий действительно име­лось множество важных причин. Главная из них - это кромешные ус­ловия, которые превращали повседневную жизнь молодежи в невы­носимое испытание. Вырванные из семейной обстановки, чаще все­го - из сельской местности, юноши и девушки оказывались в мрачной атмосфере казарменного быта и полуголодного существования. Что­бы выжить в подобной обстановке, многим приходилось рассчиты­вать только на себя. В отчете председателя военного трибунала Сиб­ВО Какоулина в 1942 г. говорилось: «Бытовое обслуживание рабочих на ряде шахт плохое. В отдельных общежитиях неимоверная грязь,
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 176. Л. 201. 292
в комнатах отсутствует освещение, отсутствуют постельные при­надлежности, обстановка. В шахтерских столовых - теснота, грязь, очереди. Не хватает посуды, ложек, нет умывальников, освещения. В столовых выдают уменьшенные против раскладки порции, воруя тем самым у рабочих продукты питания... В шахтных мойках не орга­низовано нормальное хранение личных вещей и спецодежды рабочих, отчего наблюдаются частые кражи одежды. ...30-40 % рабочих объ­ясняет самовольный уход с предприятий отсутствием обуви и одеж­ды и это в большинстве [случаев] является действительностью»1. От бытовой неустроенности особенно страдала молодежь крупнейших оборонных предприятий, введенных в строй в невероятной спешке, без соответствующей инфраструктуры. Положение здесь было прос­то катастрофическим. Так, на комбинате № 179 Наркомата боеприпа­сов к лету 1944 г. 40 % всего состава рабочих (7367 чел.) проживали в 89-ти общежитиях, малопригодных для жилья. Только четыре из этих общежитий располагались в каменных домах, остальные - в каркас­ных засыпных и брусчатых бараках, землянках и палатках. Еще 1664 рабочих ютились на чердаках жилых домов. Официальная сводка сообщала: «Брусчатые дома внутри не оштукатурены и поэтому слу­жат рассадником клопов, тараканов и других насекомых; засыпные бараки снаружи дряхлеют, так как побелка и покраска за это время не производились, штукатурка обваливается, окна зашиты фанерой, досками. Оборудованы общежития главным образом деревянными топчанами, часть из них двухъярусные, типа "вагонок", железные кровати имеются только в небольшом количестве в общежитиях ин­женерно-технических работников. ...В землянках, каркасно-засып-ных бараках южного поселка и на мансардах (чердаках) рабочие живут в общих комнатах казарменного типа от 50 до 100 человек, в остальных общежитиях - комнатная система - проживает от 4-х до 16-ти человек»2. Естественно, что на этом комбинате дезертирс­тво превышало всякие допустимые размеры. За 1943 г., несмотря на строгие уголовные меры, здесь самовольно покинули производство 4748 человек, т. е. У5 часть всех занятых рабочих на комбинате3. Сходное положение было и на других крупных предприятиях. На со­вещании в Новосибирском обкоме ВКП(б) в декабре 1943 г. комсо­мольская работница Бобкова описывала свои наблюдения на заводах г. Томска (№ 690 и № 677) в эмоциональных выражениях: «Молодые
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 176. Л. 42 об., 71,72.
2 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 11. Д. 9. Л. 158-159.
3 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 182. Л. 23.
293
рабочие живут в таких гадких условиях, в которые никто из нас, си­дящих здесь, не зашел бы в то помещение, в котором их поселили». На этом же совещании отмечалось, что многие рабочие бросали про­изводство после того, как у них похитили продуктовые карточки или пропуск в заводскую столовую. Один из партийных работников гово­рил: «У нас есть заводы, где молодые пареньки 15-17 лет, попав в тя­желые жилищно-бытовые условия, получают сперва одну судимость, затем вторую и третью. ...Надо уберечь молодых рабочих от того, что­бы они не попадали в число дезертиров и на скамью подсудимых»1.
Побудителями к массовому дезертирству были не только усло­вия питания и катастрофический повседневный быт рабочих. В не­которых случаях бегство невозможно было остановить из-за разрыва семейных связей, доводившего людей до крайнего отчаяния. В мае 1944 г. начальник комбината «Кузбассуголь» Задемидко, у которого на шахтах в подчинении работало около 10 тыс. интернированных советских немцев, сообщал, что «в 1943 г. немцы дезертировали глав­ным образом из-за плохих бытовых и производственных условий, ...а в 1944 г. основную часть дезертиров составляют многодетные ма­тери, у которых дети остались на месте прежнего жительства. И под­ростки, стремящиеся работать вместе со своими родителями, моби­лизованными в другие местности и отрасли промышленности»2.
Абсурдность применения суровых уголовных наказаний за само­вольный уход, прежде всего к женщинам и молодым рабочим, для мно­гих представителей власти была очевидна. От конвейерной «работы» трибуналов становилось все больше социальных тягот для людей, но ничего не менялось на производстве. Практически бессмысленным являлось и массовое заочное осуждение, превращавшее «трибуналь-ское правосудие» в имитацию репрессий. В конце 1942 г. работники трибуналов стали инициировать кардинальный пересмотр Указа от 26 декабря. Предложения, поступавшие из сибирских трибуналов, сводились к трем основным пунктам: во-первых, значительно расши­рить применение смягчающих обстоятельств, чтобы вернуть рабочих на предприятия; во-вторых, прекратить заочное вынесение пригово­ров и, в-третьих, освободить несовершеннолетних рабочих от ответ­
1 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 34. Д. 164. Л. 211, 213.
2 ЦДНИ КО. Ф. 75. On. 1. Д. 97. Л. 100. С 1944 г., согласно «Разъясне­нию НКВД СССР», женщины, имевшие трех и более детей, освобождались от трудовых мобилизаций. Однако из-за традиционной халатности местных властей и их желания по-своему решать многие вопросы это распоряжение не имело систематического исполнения.
294
ственности по указу. Эти пункты содержались, в частности, в отчете председателя трибунала СибВО Какоулина по итогам рассмотрения дел в сентябре-ноябре 1942 г.
Уголовные наказания малолетних действительно выглядели слишком цинично. Детей не только привлекли к заводскому труду наряду со взрослыми, но в случаях бегства с предприятий зачисляли в одну категорию с уголовниками. Очевидно, что у некоторых право­охранителей в связи с этим возникал внутренний протест. По поста­новлению пленума Верховного Суда СССР от 1 августа 1942 г. рабо­чие-подростки, не достигшие 16 лет были выведены за рамки Указа от 26 декабря 1941 г. С этого периода их приравняли к учащимся ре­месленных училищ и школ ФЗО, для которых в случаях самовольно­го ухода из учебных заведений была предусмотрена более щадящая мера - до 1 года трудколонии (по Указу 28 декабря 1940 г.)1. Часть других предложений также стала реализоваться к концу 1942 г. Мно­жество приговоров в отношении малолетних рабочих подверглись пе­ресмотру в трибуналах и в Военной коллегии Верховного суда СССР, и осужденных начали возвращать из тюрем на заводы. Но процедура возвращения оказалась опутанной неимоверной волокитой. Пред­седатель трибунала войск НКВД Западносибирского округа Кулик в августе 1943 г. сообщал, что пересмотр дел осужденных по указу коснулся «значительного числа лиц», к которым применено условное осуждение и другие меры, не связанные с лишением свободы. Однако исполнение судебных требований, отмечал он, настолько затягива­ется в отделениях ГУЛАГа, что часть заключенных уже умерли2.
Стихия «специального правосудия» между тем продолжала на­растать. В трибуналах г. Новосибирска в первом полугодии 1944 г. количество неисполненных приговоров достигало 11-12 тыс. в ме­сяц, в то время как розыск давал по 350-400 дезертиров. В этих усло­виях сталинское руководство продолжало искать способы повысить значение Указа от 21 декабря 1941 г., чтобы как-то удерживать рабо­чих на заводах и шахтах. 29 июня 1944 г. постановлением СНК СССР оно ввело новый порядок действия указа. Нововведение состояло в том, что уголовную ответственность за самовольный уход рабочих должны были нести одновременно и должностные лица - директора предприятий, учреждений и председатели колхозов, виновные в при­еме на работу и укрывательстве бежавших работников. Но самое важ­
1 Сборник действующих постановлений пленума и директивных писем Верховного суда СССР 1924-1944 гг. / под ред. И.Т. Голякова. М., 1946. С. 37.
295
2 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 176. Л. 149.
ное: постановление от 29 июня 1944 г. отменило заочное осуждение и обязало проводить предварительное следствие по делам о трудовом дезертирстве в течение трех дней1. Теперь рассматривать дела в три­буналах можно было только после розыска обвиняемого. Этот шаг явился первым актом частичного пересмотра всей практики борьбы с рабочими на почве трудовой дисциплины. Вместе с последующими действиями он свидетельствовал о том, что правительство наконец признало: методы слепых уголовных репрессий не приносят ожидае­мых результатов - нужны более точные, адресные преследования.
Новая методика борьбы с дезертирством временно оживила кам­панию по принудительному возвращению рабочих на производство. Вновь заметно повысилась активность органов НКВД. Во второй по­ловине 1944 г. специальные отряды милиции и «бригадмилов» (бри­гады содействия милиции из числа комсомольцев и рабочих активис­тов) провели в городах серию облав по выявлению и задержанию бег­лецов с военных предприятий. Только в Новосибирске, как сообщал обком ВКП(б), милиция организовала 22 массовые проверки, в ко­торых участвовали более двух тысяч человек. Эти отряды проверили более пяти тысяч домовладений с населением около 45 тыс. человек, выявили 1785 дезертиров оборонной промышленности. По сведени­ям обкома, «за два месяца действия постановления СНК СССР от 29 июня 1944 г. разыскано 5877 чел.», т. е. в 1,5 раза больше, чем за первую половину года2. В Кемеровской области за 1944 г. органами НКВД было арестовано 22 тыс. труддезертиров3. Более широкие рам­ки приняла также деятельность трибуналов и прокуратуры. Запрет на заочное осуждение и необходимость проведения следствия по де­лам дезертиров многократно увеличили поток уголовных дел в эти структуры. Прокурор Кемеровской области Б. Белкин сообщал, что объем следственной работы облпрокуратуры вырос в 5-6 раз, в ре­зультате чего штат следователей потребовалось расширить до не­скольких десятков человек. В Новосибирской области пришлось об­разовать четыре новые постоянные сессии трибунала НКВД в Дзер­жинском и Кировском районах, в городах Томске и Куйбышеве. Еще четыре сессии трибуналов созданы в Омске. В дополнение к этому были проведены десятки показательных процессов над дезертирами на крупнейших заводах и осужден ряд представителей администра­
1 Советское право в период Великой Отечественной войны. Ч. I. М., 1948. С. 330.
2 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 8. Д. 324. Л. 71-74.
3 ГАКО. Ф. П-75. On. 1. Д. 208. Л. 96.
296
ции предприятий, а также председателей колхозов, скрывавших бег­лецов1.
Но и эти меры не дали практических результатов, кроме роста статистики судимости. Процесс текучести кадров на предприяти­ях и система уголовных мер развивались независимо друг от друга, и трибуналы в экономическом отношении были бесплодны. К концу 1944 г. борьба с дезертирством окончательно зашла в тупик. Кара­тельный механизм по существу работал вхолостую: количество уго­ловных дел в трибуналах не уменьшалось, а вопрос о самовольных уходах с оборонных заводов по-прежнему оставался очень острым. Даже некоторые партийные руководители на местах стали выражать свое несогласие с таким действием Указа от 26 декабря и предлага­ли изменить его методологию. В сентябре 1944 г. секретарь Омско­го обкома ВКП(б) С.С. Румянцев, обращаясь в ЦК к Маленкову, так советовал скорректировать указ: «Существующая карательная по­литика по отношению к дезертирам - осуждение и направление де­зертиров в лагеря или на фронт - ослабляет борьбу с дезертирством. Дело в том, что директор завода, сознавая, что передавая дело в суд на дезертира, знает, какой бы приговор ни был, предприятие лишается этого работника, и поэтому он (директор завода) под всякими пред­логами задерживает передачу дела в суд, особенно на квалифициро­ванных рабочих. В связи с этим нам хотелось бы поставить такой воп­рос: нельзя ли установить такой порядок, чтобы лица, осужденные за дезертирство оставались бы работать как заключенные на тех же заводах, с которых они дезертировали?»2 Секретарь Румянцев был уверен, что плохое крепостное право лучше хорошей тюрьмы.
Правительство вскоре действительно поменяло тактику: оно на­чало прибегать к выборочной тайной амнистии в интересах крупных военных заводов. Так в ноябре 1944 г. секретным постановлением ГКО была решена судьба 900 следственных заключенных дезерти­ров, задержанных на территории Новосибирской области. Уголовные дела этих лиц были прекращены, у каждого из них взяли подписку об ответственности за повторный побег, а затем, как сообщала обл-прокуратура, «организованным порядком направили для работы на оборонные предприятия»3. Правительство делало отступление там, где не в силах было добиться какого-либо успеха. Еще более широ­
1 ЦДНИ КО. Ф. 75. On. 1. Д. 203. Л. 54; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 8. Д. 324. Л. 71; Д. 326. Л. 61;
2 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 8. Д. 326. Л. 62.
:i ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 198. Л. 2,19, 21.
297
кую аналогичную акцию оно осуществило накануне нового, 1945 г. Это был Указ 30 декабря 1944 г. «О предоставлении амнистии ли­цам, самовольно ушедшим с предприятий военной промышленности и добровольно возвратившимся на эти предприятия». Амнистия поз­воляла лицам, покинувшим военные заводы и шахты, возвратиться обратно до 15 февраля 1945 г.1 Совершенно очевидно, что этот ши­рокий жест означал не прекращение преследований рабочих, а всего лишь возвращал кампанию борьбы в исходную точку: он освободил от уголовной ответственности тех «мертвых душ», которых не уда­лось разыскать и осудить до сих пор. Еще одной мерой, направленной в первую очередь на разгрузку лагерей и тюрем от избыточного числа заключенных, стала частичная (тоже секретная) женская амнистия по Указу от 18 января 1945 г. Она распространялась на осужденных беременных женщин и женщин, имеющих при себе детей дошкольно­го возраста (кроме осужденных за тяжкие преступления, в том чис­ле контрреволюционные), а также женщин, имеющих в семье детей школьного возраста, при условии отбытия ими половины срока на­казания2.
Эмпирические материалы военных лет позволяют прояснить вопрос о предельных уровнях советского карательного правосудия, связанного с принуждением к труду. Как свидетельствуют некоторые документы, в стремлении закрепить рабочих на производстве трибу­налы и суды действительно заходили слишком далеко, не останавли­ваясь даже перед вынесением смертных приговоров. Такие вердикты имели отношение к рецидивам нарушения трудовой дисциплины, т. е. распространялись на тех, кто допускал неоднократные случаи ук­лонения от работы или чьи действия (бездействия) влекли за собой перебои на производстве. Для наказания рабочих-уклонистов приме­нялась одна из самых суровых статей Уголовного кодекса - ст. 58-14 («саботаж»). То, как совершалось «правосудие» в подобных случаях показывает пример рассмотрения дела братьев Левиных выездной сессией Кемеровского областного суда в марте 1943 г. Немецкие юно­ши Левины - Юлиус и Давид (24-х и 18-ти лет), жители Славгород-ского района Алтайского края, с началом войны были мобилизованы в угольную промышленность Кузбасса и работали доставщиками ле­
1 Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР 1917-1952 гг. М, 1953. С. 425.
2 ГАНО. Ф. Р-1199. Оп. 2. Д. 21. Л. 3. О секретных амнистиях этого пери­ода см. также: Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М.: РОССПЭН, 1998. С. 404-405.
298