6 С.А.Папков Обыкновенный террор. Политика сталинизма в Сибири

будто кто-то занимался специальным подбором классово-чуждых нам людей и расставлял их по управлениям и отделам»1.
Из 436 работников аппарата Мачульского «классово-чуждыми» оказались 102 человека, т. е. четверть, из них - «бывших белогвар­дейцев» - 47, «судившихся за контрреволюцию» - 11, исключенных из партии как «чуждых» - 9. Все они были исключены из списков работников, некоторых сейчас же арестовали. В число арестованных попали также обвиненные в троцкизме или правом уклоне бывший начальник КрайЗУ Е.В. Фомин и его заместитель П.И. Меерчен-ко, руководители отделов и управлений: Булатошвили, Братусь, А. Г. Рейхбаум, Беляев, Матузов, Колпаков, Гриневич, многие другие специалисты. По этой же схеме вычищалось каждое предприятие и учреждение.
То, что в этот период осуществлялось решениями партийных ко­митетов, разумеется, было мало сопоставимо с тайными операциями органов НКВД. Доверенные лица Н.И. Ежова, повсеместно прини­мавшие теперь в краях и областях посты от людей Г.Г. Ягоды, получа­ли новые, более широкие полномочия. После Кемеровского процесса оперативниками НКВД Западно-Сибирского края было негласно проведено выселение всех иностранных специалистов из Кузбасса.
В Томске арестовали «Меньшевистский комитет» из работни­ков типографий и редакций газет (Пильняков, Муравьев, Колмаков и др.). Сообщалось, что «по этому делу взят богатый архив меньше­вистской - сибирской, ленинградской и московской организаций -с журналами до 1926 г. и перепиской, относящейся до момента ареста. Взята подпольная типография, инструмент для штампов и килограмм десять каучука, обнаруженные под полом и в различных местах в ра­зобранном виде у отдельных участников организации»2.
Одновременно с этим началась «разработка» двух новых крупных ветвей «заговорщиков» - немцев и «эсеровской партии». УНКВД арестовало несколько «лидеров» и по выбитым показаниям присту­пило к подготовке массовых списков для последующих изъятий.
В то же время прошли первые аресты некоторых высокопос­тавленных коммунистов - членов Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) и крайисполкома: директора Барнаульского меланжевого комбината М.Е. Гольдберга, руководителей крайпланаЯ.Ю. Харита и СЯ. Эдельмана. Из биографии каждого из них были извлечены на свет «связи с врагами партии» - Бухариным или Троцким, «притуп-
1 ГАНО. Ф. Р-47. Оп. 5. Д. 233. Л. 17.
2 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 19. Л. 67.
193
ление бдительности» и еще ряд «политических ошибок». Известный партийный иммунитет, защищавший в предшествующие периоды, уже не имел прежнего значения.
К началу 1937 г. общий политический фон, на котором проис­ходило развитие террора, был уже достаточно благоприятным для того, чтобы представители политического руководства на местах могли проявлять инициативу по уничтожению части самой партии. Но действовали пока немногие. Руководитель Красноярского края П.Д. Акулинушкин явно проявлял сдержанность. После разоблачи­тельной волны, поднятой закрытым письмом ЦК ВКП(б) от 29 июля 1936 г., он, как и другие секретари обкомов, без колебаний расправил­ся с десятками «троцкистских последышей», передав их в НКВД. Но после этого, насколько об этом можно судить, он не стремился раз­дувать искусственные обвинения на политической почве. Подобной линии поведения придерживались также секретари Восточносибир­ского крайкома М.О. Разумов и Омского обкома Д.А. Булатов.
Совершенно по-другому проявлял себя Р.И. Эйхе. В партийной иерархии Эйхе занимал более высокую ступень. С 1935 г. он уже был кандидатом в члены Политбюро ЦК и, безусловно, ориентировался в складывающейся политической ситуации лучше других. Кроме того, по ряду причин, в немалой степени связанных с его собственной ролью, Эйхе оказался в эпицентре многих важных политических ра­зоблачений, главными из которых были Кемеровский процесс и «дело Сибирского троцкистского центра». Объяснить мотивы поведения Эйхе невозможно, если не признать, что дело организации террора было для него совершенно честным, осознанным партийным поступ­ком. По всем признакам он искренне верил в то, что внушал партии Сталин и что приходилось повторять самому: «В той организации или на том предприятии, где начинается конвейер неполадок, пробе­лов, там, прежде всего, смотри и ищи врага. Наша мощь, наши кадры гарантируют нам успешную работу на любом участке. Если этого нет, значит здесь окопался враг»1. В январе 1937 г. Эйхе организовал не­что вроде карательной экспедиции в промышленные районы Сибири. Маршрут пролегал через районы Кузбасса, где, по заявлению Эйхе, находился «центр внимания троцкистских диверсантов». 7-9 янва­ря секретарь крайкома изучал работу Кузнецкого металлургического комбината вместе с его новым директором К.И. Бутенко. По-види­мому, это была тщательная проверка, поскольку на нее ушло три дня. Об ее итогах Бутенко сообщал, что «при непосредственной помощи
1 Советская Сибирь. 2 февраля 1937 г. 194
товарища Эйхе и соответствующих органов» удалось выудить на за­воде врагов народа, ранее ни кем не замеченных1. Затем Эйхе заехал в Ленинск-Кузнецкий и здесь на заседании горкома разоблачил уп­равляющего одной из крупнейших шахт Кузбасса Р.С. Шахновича как «троцкистского диверсанта». Обвинение гласило, что Шахнович «еще в 1933 году был связан с контрреволюционерами-троцкиста­ми», в настоящий же период его шахта «сорвала выполнение годово­го плана угледобычи»2.
Через два дня, уже находясь в Кемерово, Эйхе исключил из пар­тии и отдал под арест начальника строительства коксохимкомбината Е.С. Бирюкова, у которого были «давние связи с Дробнисом»3. По этой же схеме произошло смещение и секретаря Беловского горкома партии Я.Я. Гусева. Поводом для его исключения и ареста Эйхе пос­читал «покровительство троцкисту-двурушнику вредителю Леоно­ву», руководителю цинкового завода, арестованному в 1936 г.4
Твердая убежденность старого большевика Эйхе в том, что суще­ствует некий заговор «вредителей» и «троцкистов», который стоит только ликвидировать, и дело наладится само собой, по-видимому, разделялась многими партийными кадрами подобного склада. Сам Эйхе так учил подчиненных «обобщать факты и подходить к их оцен­ке с принципиальной стороны»: «Возьмите новосибирский водопро­вод. Каждому из вас известно, как часто новосибирский водопровод работает с перебоями. А недавно был случай, когда город фактически двое с лишним суток не получал воды. ...Когда мы запросили това­рищей, которые этим делом должны заниматься, о причинах плохой работы водопровода, нам вначале прислали кучу бумажек с общими объяснениями. Я просил объяснить более обстоятельно. Объяснили раз, объяснили два. Непонятно. Объяснили третий раз. Тоже непо­нятно. Непонятно потому, что люди во всем видят только общие при­чины, а не желают как следует вникнуть в дело. С ними получалось так же, как с тем педагогом, о котором недавно писали в "Крокодиле". Этот горе-педагог, жалуясь, что у него очень неспособные ученики, говорил: "Я им объясняю раз. Не поняли. Объясняю другой раз. Не поняли. Объясняю третий раз - сам понял, а они не понимают". (Смех в зале.) Мне кажется, что и наши "объяснители", только объясняя в третий раз, сами, наконец, поняли, что они ничего не знают. Когда
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 3201. Л. 34.
2 Советская Сибирь. 15 января 1937 г.
3 ГАКО. Ф. П-15. Оп. 7. Д. 193. Л. 62-63.
4 За цинк (Белово). 4 февраля 1937 г.
195
поглубже вникли в дело, то оказалось, что на водопроводе окопались заклятые враги. И, конечно, они всячески пытались дезорганизовать такое важнейшее предприятие, как водопровод»1.
Очевидно, что партийные руководители типа Эйхе, обладавшие огромной властью на обширных территориях, были не единственны­ми режиссерами и исполнителями террора в своих регионах. Рядом с ними, но в то же время оставаясь в тени, стояли люди иных харак­теров и иной закалки, для которых уничтожение врагов партии сде­лалось уже постоянной обязанностью. В эту группу входили деятели НКВД, составлявшие руководящее ядро краевых и областных управ­лений - начальники УНКВД, их заместители, начальники отделов и отделений. Развертывание «борьбы с вредительством» и «контрре­волюцией» становилось условием их быстрого карьерного роста.
Во второй половине 1936 г. Сталин и Ежов произвели важную кадровую перестановку в органах НКВД Сибири. В течение послед­них месяцев были заменены начальники трех управлений - Запад­но-Сибирского, Восточно-Сибирского и Красноярского краев. В Ново­сибирске начальником УНКВД вместо В.М. Курского стал старший майор госбезопасности С.Н. Миронов (Король). Это был характер­ный тип работника НКВД, сделавшего чекистскую карьеру на тай­ных операциях в Красной Армии в годы Гражданской войны. В на­чале 30-х годов он входил в состав управления ОГПУ Казахстана, а затем командовал управлением НКВД в Днепропетровской обла­сти. Заместителями Миронова в Западной Сибири были назначены А.И. Успенский (родственник Н.И. Ежова) и Г.Ф. Горбач, которые пока исполняли роли дублеров, но уже имели богатый опыт для того, чтобы самостоятельно возглавить важные участки предстоя­щей кампании по искоренению «контрреволюции» и «вредитель­ства». Начальником управления в Красноярске вместо К.А. Павлова был назначен А.К. Залпетер, а в Иркутск был переведен с очевидным понижением бывший начальник Особого отдела НКВД комиссар госбезопасности 2-го ранга М.И. Гай (Штоклянд). Причины такого назначения не достаточно ясны. Известно лишь, что Гай смог продер­жаться на своем посту семь месяцев, а затем был расстрелян без суда, «в особом порядке», в ходе расследования «заговора военных»2.
Составной частью подготовительных мер являлось также массо­вое перемещение начальников городских, районных отделов НКВД и руководителей подразделений краевых (областных) управлений
1 Советская Сибирь. 2 февраля 1937 г.
2 Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 46.
196
НКВД. Служебные передвижения работников такого уровня произ­водились, как правило, из одного района (города) в другой по реше­нию начальника УНКВД, но с обязательным утверждением на бюро крайкома партии. Документы фиксируют полную синхронность это­го процесса в Западно-Сибирском, Восточно-Сибирском, Краснояр­ском краях - в основном в августе-сентябре 1936 г. Так, на заседании бюро Запсибкрайкома ВКП(б) 25 августа было утверждено назна­чение пяти начальников райотделов НКВД зоны Алтая. На заседа­нии 2 сентября утверждено назначение шести других начальников. 8 сентября был утвержден новый начальник отдела кадров УНКВД С.Г. Южный, 16 октября - начальники Прокопьевского ГО НКВД Г.П. Корытов и транспортного отдела УНКВД А.А. Ягодкин, 4 но­ября - начальники Томского и Сталинского ГО НКВД И.В. Овчин­ников и А.С. Ровинский, а также помощник начальника УНКВД М.М. Подольский и т. д.1 Служебное перемещение в другой город или район значительно снижало, по крайней мере на первое время, влияние такого фактора, как личные и дружеские связи работников НКВД с местными руководителями.
Процедура перераспределения руководящих кадров органов НКВД служила еще одним шагом к началу кампании, с которой Ста­лин связывал важные политические расчеты. С первых недель 1937 г. в политике режима начиналась совершенно новая полоса: от ста­дии эпизодических ударов по бывшим противникам Сталин и его группа переходили к широкой чистке в партии и одновременно -к массовым арестам в структурах самого общества по определенной системе. В связи с таким поворотом значительной корректировке подвергался механизм осуществления репрессий. Его новую качест­венную сторону характеризовало то, что органы НКВД выводились за рамки того формального контроля, который существовал до 1937 г. со стороны партийных комитетов и прокуратуры. На время прове­дения операции за НКВД закреплялись функции универсального, подотчетного лишь высшим руководителям, репрессивного инсти­тута, призванного произвести кадровую чистку в сферах госаппара­та и партии, включая также структуры самого НКВД.
Преследования бывших партизан и кадров Красной армии
Одновременно с тем, как в структурах НКВД готовились мате­риалы для открытых судебных процессов и последующих арестов
ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 749. Л. 106; Д. 750. Л. 2-2 об; Д. 751. Л. 2.
197
граждан, причисляемых к бывшим оппозиционерам, в следственные камеры начала поступать новая категория узников. В нее входили участники партизанского движения, организаторы и активисты си­бирского крестьянского восстания против армии Колчака.
Бывшие красные партизаны представляли значительный слой со­ветского общества 20-30-х годов. В период Гражданской войны их участие в борьбе против белогвардейцев, особенно на таких широких пространствах, как Сибирь, имело для большевиков решающее зна­чение. Организовав по собственной инициативе крупные военные отряды и целые армии в тылу противника, партизаны обеспечили быстрый успех частям Красной армии. Они помогли советской влас­ти укрепиться на отвоеванной территории. При их поддержке были ликвидированы остатки вооруженных белогвардейских отрядов, рассеявшихся по всей Сибири, погашены очаги анархистских вы­ступлений крестьян, - так называемого красного бандитизма. Услуги партизан были достойно оценены новым режимом: их лидеры и ак­тивные участники борьбы получили боевые награды, различные при­вилегии и официально признавались слоем, составляющим социаль­ную опору власти. Но как наиболее организованная часть крестьян партизаны не принадлежали к числу действительных сторонников большевизма. Ленин говорил, что сибирские крестьяне «менее всего поддаются влиянию коммунизма», потому что «это - самые сытые крестьяне»1. Ко всему прочему большевикам не удавалось расколоть партизан, обособив их «кулацкую верхушку». Этому значительно препятствовала традиционная внеклассовая спайка и былая боевая солидарность партизан.
Сотрудничество властей с бывшими союзниками, численность которых в Сибири составляла десятки тысяч человек, прекратилось с началом коллективизации в деревне. В 1929 г. руководители края впервые заговорили о «плохих партизанах». Недавних героев лиши­ли ореола славы. На пленуме Сибкрайкома ВКП(б) в июне 1929 г. секретарь Краевой контрольной комиссии М.И. Ковалев заявлял, что партизаны «окончательно дискредитировали себя тем, что срос­лись с кулацкой обстановкой, хозяйственно обросли, потеряли свое революционное партизанское чутье, которое они имели в прошлом... Сейчас, - говорил Ковалев, - такой партизан... борьбу прекратил, не сознает необходимости классовой борьбы, борьбы за социалистиче­ское переустройство деревни»2.
1 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 40, 241.
2 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 351. Л. 57.
198
В лице бывших партизан правительство встретило активного про­тивника мер конфискации крестьянского хлеба и раскулачивания в деревне. «Сопротивление кулацкой части партизан, - сообщал от­дел ОГПУ Красноярского округа в декабре 1929 г., - было наиболее упорное и постоянно прикрываемое заслугами борьбы с колчаков­щиной. ...В своей антисоветской агитации кулачество характеризова­ло Советскую власть как «вторую колчаковщину», «керенщину наиз­нанку». Окротдел ОГПУ вместе с тем подчеркивал, что «тенденций за создание партизанского центра не отмечено»1.
В конце 1929 г. был введен запрет на проведение съездов и конфе­ренций «из одних партизан» и объявлена «тщательная очистка ни­зовых партизанских районов» от «бывших офицеров, растратчиков и прочих»2.
Однако главные удары последовали в период массовых раскула­чиваний. В 1930-1933 гг. ОГПУ подвергло аресту в Сибири сотни бывших партизан, как участников «повстанческих организаций». Су­ществует немало сведений о том, что партизаны действительно уча­ствовали в организации ряда крестьянских восстаний периода кол­лективизации. Материалы допросов бывших партизанских команди­ров называют, в частности, восстания 1931 и 1933 гг. в Тасеевском, Дзержинском, Ирбейском и Абанском районах, позднее вошедших в состав Красноярского края3. Одним из наиболее крупных парти­занских выступлений стало восстание в Дзержинском районе Крас­ноярского округа в июне 1931 г., вспыхнувшее в ответ на массовое раскулачивание и выселение крестьян. Оно носило характер парти­занского движения и возглавлялось исключительно бывшими крас­ными партизанами. Инициатором его был член ВКП(б) Князюк, его помощники - тоже партизаны - Махинько, Тарасов и др. За несколь­ко дней в их повстанческое войско влилось около 700 чел. Местные власти выставили против этих сил вооруженные отряды из 314 чело­век, а затем нанесли удар по главной группировке. Но исход дела был решен путем переговоров при посредничестве бывшего партизанско­го командира Н. Буды. Власти объявили мятежникам о готовности принять часть их условий и произвели смену нескольких районных руководителей. Этого оказалось достаточно, чтобы партизаны сда­лись властям4.
1 ЦДНИ КК. Ф. 10. On. 1. Д. 510. Л. 240, 242, 253.
2 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 44а. Л. 67.
3 Архив УФСБ по Красноярскому краю. Д. П-4946. Л. 176, 183, 301.
4 ЦДНИ ИО. Ф. 123. On. 1. Д. 197. Л. 5-33.
199
После серии арестов ОГПУ насадило в партизанских районах сеть тайных осведомителей и агентов и таким образом ввело посто­янный контроль за поведением населения. Местной агентуре пору­чалось «освещать динамику экономической мощности партизанских хозяйств, политико-моральное состояние комсостава и партизан­ских авторитетов, отношение бывших партизан к коллективизации», и кроме того выявлять «наличие организованных видов контррево­люционной деятельности и повстанческих тенденций среди бывших партизан»1.
Добиваясь решительного раскола внутреннего единства партизан, правительство прибегало к перерегистрациям и отсечению тех парти­занских элементов, которые не имели «исторической связи» с влас­тью коммунистов или проявляли протестные настроения. В ходе перерегистрации в конце 1933 - начале 1934 г. оно распространило «Инструкцию», запретившую выдавать членские билеты и льготы для нескольких категорий бывших партизан и красногвардейцев. К ним относились: лишенные избирательных прав, «классово-чуж­дые элементы», те, кто «был осужден за к.р. преступления, бандитизм, фальшивомонетничество, а также осужденные на срок свыше трех лет за другие преступления». Кроме того, статуса бывшего партизана или красногвардейца лишились «лица, состоявшие в отрядах, фор­мировавшихся левыми эсерами, анархистами, махновцами и другими антибольшевистскими организациями... не имевшие никакой связи и руководства со стороны партийных организаций большевиков»2.
В 1936-1937 гг. «партизанская тема» вновь зазвучала в связи с ра­зоблачением «троцкистского заговора». Арест нескольких бывших троцкистов в 1936 г. (М.И. Сумецкого, И.Н. Ходорозе, М.С. Богус­лавского) дал повод НКВД начать в Сибири очередной этап пресле­дования партизан, теперь уже не только рядовых, но и партизан-ру­ководителей - самой авторитетной и привилегированной части этого слоя людей.
Одними из первых были арестованы В.П. Шевелев-Лубков, участник мировой войны, полный Георгиевский кавалер, бывший партизанский командир, работавший начальником строительства мукомольного комбината в Сталинграде, и его бывший адъютант Н.В. Буинцев. В 1926 г. Лубков исключался из партии за хранение документов оппозиции, но был прощен и восстановлен. Теперь же его троцкистское прошлое НКВД решило использовать для доказа­
1 Архив Иркутского УВД. Ф. 5. On. 1. Д. 179. Л. 66.
2 ГАНО. Ф. Р-47. Оп. 4. Д. 5. Л. 176-177.
200
тельства существования некоего единого заговора оппозиции и пар­тизан против партии. В Красноярской тюрьме, куда доставили Луб-кова в октябре 1936 г., ему предъявили обвинение в принадлежности к троцкистской повстанческой организации и потребовали признать себя ее руководителем. Допросы и уговоры продолжались около ме­сяца, но ни к чему не привели: Лубков решительно отрицал каждый пункт обвинения. В январе 1937 г. его переправили в Новосибирск, чтобы начать все сначала. Следователи очень спешили: в этот период шла интенсивная подготовка большого открытого судебного процесса над троцкистами, и показания Лубкова об участии партизан в заго­воре должны были стать важной частью обвинения. Большинство допросов проводил сам начальник УНКВД ЗСК С.Н. Миронов. Ему помогали работники секретно-политического отдела Пастаногов, Перминов, Жабрев, Попов. Чтобы сломить партизанского коман­дира, следствие пустило в ход все свои резервы. Были арестованы и допрошены многие партизаны, с которыми Лубков имел тесные связи, проведена серия очных ставок с сидевшими в этой же тюрьме троцкистами. Для психологической обработки его посадили в камеру к провокатору и секретному сотруднику СЕ. Франконтелю, который отличался умением подводить арестованных к «раскаянью». Фран-контель, бывший троцкист, сообщал следствию о трудностях «рабо­ты» с партизанами: «Руководитель "партизанской" группы Шевелев-Лубков не считал контрреволюционным явлением сборы партизан, где наносились любые оскорбления руководителям партии и прави­тельства Советского Союза. С тем, чтобы доказать ему противопо­ложное, приходилось много доказывать, приводить примеры... Такую работу я и называл трудной, так как она требовала много времени, терпения и сил. Например, на сборищах они высказывали такие фра­зы, как "надо перевоевывать", и в этом не находили контрреволюци­онного, доказывая, что они за советскую власть...»1
Через камеру Франконтеля прошли и другие партизанские ко­мандиры - Н.П. Гаврилов, Н.В. Буинцев. 9 или 10 января в следствии произошел перелом. В один из этих дней Шевелева-Лубкова допро­сил Р.И. Эйхе. В настоящем смысле это был даже не допрос, а беседа партийного вожака с идейно заблудшим товарищем. Важно, однако, то, что в результате встречи старый партизан полностью изменил свое поведение. Спустя сутки, он сделал следующее заявление: «Мне стыдно, что я обманул тов. Эйхе, у меня не хватило смелости, смотря ему в лицо, сказать, что я подлец. Я прошу сообщить ему мое изви-
1 Архив УФСБ по НСО. Д. 8437. Т. 3. Л. 370.
201
нение и передать, что я решил сказать всю правду и надеюсь единс­твенно на то, что он спасет меня, и я еще в будущую войну пригожусь, тогда я докажу, что не совсем еще погиб для советской власти»1.
После этого признательные показания командира фиксирова­лись в каждом протоколе допроса. Лубков писал начальнику УНКВ Миронову о своем «вредном, грязном прошлом», о том, какое впе­чатление произвел на него «процесс 16-ти» (августа 1936 г. по делу Зиновьева, Каменева и др.), показавший «кто такие были наши вож­ди, сволочи, которые нас кормили теориями, спекулировали револю­ционными фразами, играя на трудностях, втянули во всю эту грязь исключительно в личных интересах, желая на наших спинах прийти к власти». Партизан признавал также, что на правильную дорогу его вывел только арест и «особенно мне помогли, - подчеркивал он, - бе­седы с Эйхе и майором Мироновым, за что я глубоко от всей души благодарю»2.
Последующие строки «раскаяния» Лубкова отражали типичное признание «оппозиционера»: «встречались», «обсуждали», «пере­писывались». Но для следствия важным являлись лишь имена тех людей, которых Лубков назвал в качестве единомышленников. Впро­чем, имена многих партизан удалось получить и от других подслед­ственных. 22 июня 1937 г. Лубков предстал перед Военной коллегией Верховного Суда СССР. Во время судебного заседания он отказался от своих прежних показаний и заявил, что сознательно оговорил себя и других людей. Он также утверждал, что дать ложные показания его уговорили сокамерник троцкист Сумецкий и секретарь крайкома Эйхе. По приговору суда Шевелев-Лубков был расстрелян3.
В начале 1937 г. в следственных камерах находились уже сотни бывших сибирских партизан и их командиров. Число их увеличива­лось по мере того как поступали признательные показания от новых заключенных. В Красноярске был арестован бывший главнокоманду­ющий Северо-Канским фронтом Николай Буда. Его заставили при­знаться в том, что в 1932 г. он организовал ряд крестьянских восста­ний в Сибири с участием партизан4.
Арестованный в Москве директор НИИ Наркомата земледелия Василий Яковенко - также бывший крупный партизанский автори­тет - был определен к «московскому партизанскому центру», связан­ному с Бухариным и Рыковым.
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 19. Л. 60.
2 Архив УФСБ по НСО. Д. 8437. Т. 3. Л. 175.
3 Там же.
4 Архив УФСБ по Красноярскому краю. Д. П-4946. Л. 42-44. 202
НКВД арестовало бывших участников борьбы во всех районах их проживания: на Алтае, в Кузбассе, Восточной Сибири и на юге Красноярского края. Весь 1937 г. вскрывались «районные» и «посел­ковые партизанские ячейки», производились аресты членов семей партизан. В списке арестованных и расстрелянных оказались многие известные в то время партизанские руководители: Ефрем Рудаков, Николай Малышев, Г. Шаклеин, Иван Третьяк, Родион Захаров, Ми­хаил Перевалов, К.В. Горелкин... Общая численность исчезнувших не поддается подсчету. Однако можно определенно утверждать, что в годы террора основная часть этой социальной группы была уничто­жена. Причина состояла не в том, что бывшие партизаны или хотя бы верхний их слой - наиболее сплоченных и отважных людей, могли представлять потенциальную опасность для режима Сталина. Прос­то режим не признавал никакой общественной консолидации вообще, кроме той, которая непосредственно отражала бы интересы власти. К началу 1937 г. была создана необходимая моральная и политиче­ская обстановка для того, чтобы физически устранить не только всех бывших противников режима, но и покорить прочие общественные силы, сохранявшие относительную самостоятельность. Появившую­ся возможность расправиться с партизанским единством как альтер­нативой «единству партии и народа» правящая группа использовала в полной мере.
Весной 1937 г. кампания преследования «двурушников» рас­пространилась и на военных. Найти объяснение террористическим действиям против армии, исходя из поведения самих военных, не представляется возможным. Существуют лишь общие соображения относительно того, почему Сталин развернул методичное уничто­жение тысяч командиров и политработников Красной Армии. Из­вестный исследователь этой эпохи Роберт Конквест, рассмотревший проблему во многих аспектах, допускает вероятность превентивных действий со стороны Сталина. Его взгляд основывается на том, что всякая диктатура сталкивается с возможностью военного переворо­та. «Ведь всего несколько десятков целеустремленных людей, - пи­шет Конквест, - могли, теоретически рассуждая, захватить Кремль и высших руководителей в нем. И машина того типа, какую построил Сталин, могла в таких обстоятельствах сломаться очень легко».1 Это замечание выглядит убедительно, если речь идет о высшем команд­ном составе армии. Но оно будет служить слабой почвой для оценки того, что происходило в нижних армейских структурах и далеких во­
1 Конквест Р. Большой террор. Firenze, 1974. С. 391.
203
енных округах. Трудно было бы в самом деле связать с возможными заговорщиками младших командиров и красноармейцев, служивших в сибирских гарнизонах; или найти признаки вины в действиях ар­мейских ветеринаров, работников госпиталей и заурядных тылови­ков. Действия столь разнородных и далеких друг от друга элементов советской армии невозможно объединить в рамках единого полити­ческого заговора. Удары Сталина по армии, за исключением ее вы­сшего эшелона, носили избирательный характер. Но они распростра­нялись на все ее многочисленные структуры и службы. Это свиде­тельствовало о том, что армия подвергалась такой же чистке как и об­щество в целом. И здесь террор преследовал те же цели устранения предполагаемых противников режима и «неустойчивые», «не вполне советские элементы». Логика террора состояла в том, что предста­вители высшего руководства начинали выявлять следы оппозиции в той или иной государственной или общественной структуре, а за­тем переходили к широкому погрому внутри этих структур. По этой схеме, например, протекала «очистка» армии, ее политорганов и во­енных учебных заведений от бывших сторонников оппозиции. Но не менее важным мотивом для арестов командного состава служило и более отдаленное прошлое: многие кадровые военные имели офи­церские звания, полученные в царской армии, или служили в войс­ках Белого движения. В программе всеобщей «очистки» страны это был один из самых скверных пунктов неблагонадежности, который постоянно фигурировал в обвинительных материалах арестованных командиров.
В Сибири «дело военных» начало приобретать форму огром­ного заговора с того момента, как в феврале 1937 г. НКВД обна­ружило «шайку шпионов и троцкистов» в Доме Красной Армии СибВО - ведомстве Политуправления округа. «Шпионами» оказа­лись музыканты из концертной бригады ДКА, которых приглашали для выступлений в японское консульство в Новосибирске. Вскрылась также «засоренность» армейских библиотек «контрреволюционной троцкистской литературой». О выявленных фактах было доложено в крайком партии. Эйхе отреагировал директивой в адрес начальника Политуправления СибВО А.П. Прокофьева: «После твоего отъезда получил доклад НКВД о ДКА и ЗВК. Впечатление очень тяжелое и, если даже только половина фактов верна, то и тогда нужно сказать, что руководители ПУОКРа совершили тяжелое партийное преступ­ление. Разгильдяйство и гнилой либерализм наших ответственных руководителей ловко использовали жулики и шпионы. Это нужно немедленно пресечь. Я предлагаю, во-первых, срочно расследовать
204
все факты, указанные в докладе НКВД, и очистить ДКА и ЗВК от жуликов и троцкистов, а также установить, по чьей вине вся эта шай­ка могла безнаказанно орудовать до сих пор. Во-вторых, ...предста­вить подробный материал бюро крайкома...»1
Проведенное «расследование» позволило произвести первую се­рию арестов среди офицеров. Сначала посадили трех начальников Домов Красной Армии: в Томске - Я.М. Супьяна, в Омске - Миро­нова, в Новосибирске - В.Л. Нахановича2. Это разоблачение было использовано для обвинения нескольких руководителей ПУОКРа, по чьей вине «кадры троцкистов» попали на важные идеологические посты. Компрометирующие материалы указывали на ответствен­ность начальника отдела Политуправления М.Я. Яковлева. По тре­бованию Эйхе 6 марта 1937 г. Яковлев был арестован3.
Эйхе принял непосредственное участие в разоблачении военных. В феврале 1937 г., еще до пленума ЦК ВКП(б), он вместе с начальни­ком УНКВД Мироновым допрашивал бывшего военачальника троц­киста Б.М. Оберталлера, а также зам. начальника Политуправления СибВО Н.И. Подарина, подозреваемого в связях с зиновьевцами, в частности, с А.А. Гусевым, бывшим зам. начальника ПУОКРа Ле­нинградского военного округа4.
За арестом Яковлева, ответственного за расстановку армейских партийных кадров, последовал арест полкового комиссара А.И. Иль­ина из 73-й стрелковой дивизии Омского гарнизона, обвиненного в поддержке оппозиции в 1924 г.5 В тюремную камеру попал также начальник отдела военных сообщений СибВО П.В. Мухин и еще це­лый ряд армейских кадров среднего уровня. Почти месяц дни и ночи их держали на следствии в особом отделе УНКВД, пытаясь добиться признательных показаний. Но сломить военных было непросто. Об­наружив неспособность работников особого отдела УНКВД выко­лачивать показания из арестованных, Миронов принял решение пе­редать военных в руки опытных истязателей - Попова, Пастаногова и Гречухина. Одновременно с этим он занялся обучением новичков. 14 мая Миронов собрал совещание сотрудников 5-го (особого) отде­ла, чтобы подготовить их к предстоящей кровавой работе. Миронов сказал:
1 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 891. Л. 8.
2 Архив УФСБ по НСО. Д. 4504. Т. 2 (дело Прокофьева А.П. и др.).
3 Там же. Д. 4944. Т. 5 (дело Суммера П.К. и др.).
4 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 14. Д. 30. Л. 1-34.
5 Архив УФСБ по НСО. Д. 4944. Т. 11.
205
«Я на время отсутствия тов. Подольского назначил тов. Попова по совместительству начальником 5-го отдела... потому, что вы сво­ими силами оказались неспособными к вскрытию серьезных троц­кистских проявлений в СибВО. Партия не может ждать, пока вы научитесь. ...Активных, наступательных методов у вас нет... Борьба с армейской контрреволюцией - это задача всего УГБ... Все вы знае­те, что дней через 10 каждый из вас будет вскрывать троцкистов, ди­версантов не хуже, чем 4-й отдел. Лишь бы вы вошли в методику. Вы научитесь следствием наступать на врага, а через месяц вы без опеки будете вскрывать сложные дела. У вас будет навык, ни вы не проигра­ете, ни партия, а только выиграем... Наша задача - очистить армию от всех проходящих по нашим делам. Их будет не 50, возможно 100-150, а может и больше... Борьба будет напряженная. У вас будет минимум времени на обед. А когда арестованных будет 50-100 человек, вам придется сидеть день и ночь. В силу этого вам придется забросить все семейное, личное. Окажутся люди, у которых, может быть, нервы не позволят сделать это, здесь будут видны все. ...Вы должны, товари­щи, поднять все архивы и поднимать вопросы о людях, которые за­служивают нашего внимания... Здесь - поле боя. Колебания того или иного сотрудника равносильны измене... Я уверен, что это дело у нас быстро пойдет... У вас, товарищи, начинается настоящая чекистская жизнь»1.
На следующий день, 15 мая, УНКВД начало кампанию массовых арестов военных по всем гарнизонам округа - в Новосибирске, Том­ске, Омске, Кемерово, Красноярске. Были арестованы: зам. началь­ника Политуправления СибВО, дивизионный комиссар Н.И. По-дарин; начальник политотдела 71-й стрелковой дивизии, батальон­ный комиссар И.Р. Щербина; командир 73-го артполка, полковник М.М. Струсельба. В Тобольске забрали Н.Н. Кузьмина - бывшего на­чальника Политуправления СибВО в 1930-1932 гг., в биографии ко­торого были вскрыты контакты с лидерами троцкистской оппозиции. До ареста Кузьмин прошел многие ступени советской военной и го­сударственной службы. Он был начальником Управления военных учебных заведений Красной армии, генконсулом в Париже. Однако из-за близких отношений с троцкистами карьера старого большевика завершилась ссылкой в Сибирь. Последним местом его работы ста­ла провинциальная контора управления Северного морского пути в Тобольске. Кузьмина пытали голодом. В течение пяти суток ему не давали пищи и таким способом сумели добиться самооговора. Во
1 ГАНО. Ф. П-460. On. 1. Д. 123. Л. 22-25. 206
время суда он отказался от вынужденных признаний, но это никак не повлияло на исход дела. В октябре 1937 г. его расстреляли вместе с группой других обвиняемых1.
После ареста в Москве нескольких крупных военачальников во главе с маршалом Тухачевским из аппарата НКВД поступила теле­грамма об аресте командира 234 стрелкового полка СибВО И.С. Га-зукина. Ранее полковник Газукин служил адъютантом Тухачевского и теперь потребовался для показаний по «заговору военных». При­каз был исполнен. Газукина этапировали в Москву, а через некото­рое время из НКВД прислали его показания, на основании которых в СибВО взяли новую группу командиров2.
Летом и осенью 1937 г. командиров и политработников СибВО арестовывали десятками. 15 августа арестовали бывшего командую­щего войсками СибВО комкораЯ.П. Гайлита. НКВД причислило его к «латышской националистической организации» вместе с другими высокопоставленными военными Красной армии - Р.П. Эйдеманом, Я.И. Алкснисом, Э.Ф. Аппогой, А.Й. Мезисом и другими. 1 августа 1938 г. Гайлита расстреляли3.20 декабря 1937 г. был арестован и через полгода казнен начальник штаба СибВО И.З. Зиновьев.
Новый начальник Политуправления СибВО, дивизионный ко­миссар Н.А. Юнг в конце 1937 г. представил в крайком партии от­чет о предварительных итогах «ликвидации вредительства» в округе. Юнг сообщал, что «фашистско-шпионским заговором в РККА были широко задеты части СибВО». По его данным, в Политуправлении округа были «разоблачены и арестованы как враги народа 10 чело­век, в штабе и окружных управлениях - 16 человек. Из руководящего состава соединений и частей изъяты и репрессированы бывшие: ком­див 94 Чистяков, командир 134 ШАБ Эпштейн, врид начполитотдела 134 ШАБ Свиридов, начполитотдела 44 ШАБ Денисов, начподив 78 Коробченко, начполитотдела ТАУ Агейкин, зам. начподива 71 Щер­бина, начштаба 71 Семьянов, начштаба 73 Кондратьев, командиры 234 с.п. Газукин, 212 с.п. Упельнек, 73 а.п. Струсельба...» Юнг отме­чал, что вредительство затронуло «почти все части, но на отдельных участках имели место более компактные очаги этой контрреволюци­онной вредительской деятельности». В качестве примеров он назы­
1 Архив УФСБ по НСО. Д. 4944. Л. 250.
2 Там же. Д. 7217. Т. И (делоТоцкого А.И., Зиновьева И.З.,Осипова А.И. и др.).
3 Там же. Д. 7217. Т. 11; Сувениров О.Ф. Трагедия РККА 1937-1938. С. 377.
207
вал «вредительское хранение снарядов», «вредительскую пристрелку оружия». «Врачи-ветеринары губили конский состав... Катастрофы в 4-й эскадрилье 102 авиабригады, организуемые ныне разоблачен­ным врагом народа комэском Артемьевым, репрессированным вместе с женой-шпионкой».
В итоге комиссар Юнг отметил, что с 1 мая по 11 ноября 1937 г. под арестом в подразделениях СибВО оказалось 479 человек; из них - 249 лица комначсостава, а остальные 230 человек - рядовой и младший комсостав. «Наибольшее количество арестованных дает 78 с.д. - 94 человека, где политотдел поочередно возглавлялся вра­гами народа троцкистами Косьминым и Коробченко. По 102 и 103 авиабригадам изъято почти поровну 20 и 21 человек...»1
То же самое происходило и в Забайкальском военном округе. В Иркутске начальник УНКВД Восточно-Сибирского края Г.А. Лу-пекин арестовал руководство ЗабВО. Врагами народа оказались ко­мандующий войсками округа И.К. Грязное, член Военного Совета В.Н. Шестаков, начальник штаба округа Я.Г. Рубинов. За ними пос­ледовал едва ли не весь штаб округа2.
С сентября 1937 г. в кампании чистки армии появляется новое направление. В этот период ЦК ВКП(б) и СНК СССР санкциони­ровали массовые аресты так называемых перебежчиков, под которы­ми подразумевались лица «враждебных» национальностей - поляки, латыши, немцы, эстонцы и другие. Как отмечал впоследствии один из «раскаивавшихся» работников НКВД, «для многих из нас смысл дальнейшей операции стал не только непонятен, но и страшен»3. На­чалось составление списков на увольнение из армии, а затем и аресты командиров и солдат по национальному признаку. «Арестовывались в СибВО солдаты-немцы. Они были расстреляны»4. В Краснояр­ске начальник 5-го отдела УНКВД В.Т. Егоров организовал этни­ческую чистку в авиагарнизоне. Сначала был арестован командир авиабригады полковник Рязанов, вслед за ним - все красноармейцы и командиры «иностранных национальностей». Имелись списки от 20 до 66 человек, по которым производились аресты в авиагарни­зоне5.
1 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 839. Л. 2-3.
2 Рыбчинский А. Забайкальский заговор // Расправа: прокурорские судьбы. М, 1990. С. 178; Архив УФСБ по Иркутской обл. Д. 1527.
3 Архив УФСБ по НСО. Д. 4944. Т. 2.
4 Там же.
5 Там же. Д. 7217. Т. 11.
208
Работники особого отдела УНКВД Западно-Сибирского края, за­нимавшиеся военными - А.Н. Барковский, Н.Х. Мелехин, В.Т. Его­ров, В.И. Евсеев, А.И. Дедюшин, В.А. Гинкен и другие, - изощрен­но пытали подследственных, получая сведения для новых арестов. В качестве основного метода истязания использовались «выстойки»: сменяющие друг друга следователи по нескольку суток держали арес­тованных на ногах, не позволяя садиться. У подследственных разбу­хали ноги, возникали сильные боли, и люди часто теряли сознание. Многих офицеров мучили тем, что не давали спать. Инженер по во­оружению одной из авиабригад СибВО Жигунов подписал протокол допроса на 12-е сутки, проведенные без сна. Офицер Пудовиков - на 16-е сутки. Другие выдерживали лишь 8-10 суток1.
Офицер штаба СибВО Ландовский рассказывал, что его держа­ли на «конвейере» около 10 суток, без сна и пищи, избивали, ломали ему хребет, ездили на нем верхом и «били под бока, требуя подписать протоколы»2. «Обвиняемые предупреждались, что им все равно при­дется подписывать протоколы, в противном случае на них следствие получит материалы от других обвиняемых, причем больше, чем они сами о себе покажут. Если же не сознаетесь, значит будете бесспорно уничтожены как неразоружившиеся враги, а при наличии признания поедете в лагерь и будете жить»3.
К концу 1937 г. число арестованных солдат и офицеров - «участ­ников контрреволюционных формирований в частях СибВО» состав­ляло свыше 1100 человек4. Количество арестованных продолжало расти и весь следующий, 1938 г. Многие армейские командные посты сделались опасными вообще. Любой назначаемый на них командир мог внезапно превратиться в жертву террора, если он сам был недо­статочно активен в разоблачениях или по каким-то иным, часто со­вершенно случайным основаниям. За 1937-1938 гг. исчезли несколь­ко членов Военного Совета округа - начальники Политуправления СибВО - Г.Г. Ястребов, Г.Ф. Невраев, Н.А. Юнг, А.В. Шардин. Из­вестно, в частности, что Г.Ф. Невраев, не выдержав истязаний следо­вателей, повесился в тюремной камере5. Другие были расстреляны.
1 Там же. Д. 4944. Т. 2.
2 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 741. Л. 173.
3 Архив УФСБ по НСО. Д. 4944. Т. 2.
4 Архив УФСБ по НСО (Доклад УНКВД по Новосибирской области об итогах оперативной работы за 1937 г. Приложение) (без архивной нумера­ции).
5 Заика Л. Перед партией чист... // Расправа... С. 88.
209
В Москве по приказу Ежова арестовали корпусного комиссара А.П. Прокофьева, вызванного из Особого корпуса в Монголии яко­бы для получения нового назначения1. В 1933-1937 гг. Прокофьев возглавлял Политуправление СибВО, и поэтому его попытались свя­зать с другими участниками «заговора в СибВО». На первом этапе допросов комиссара провели через серию жестоких пыток в москов­ской тюрьме и через некоторое время переправили в Новосибирск, где более года добивались от него нужных показаний. Согласно све­дениям от некоторых арестованных, Прокофьева надеялись исполь­зовать для компрометации нового командующего СибВО комкора М.А. Антонюка, арестованного в середине 1938 г.2 Если такой план и существовал, то до конца он не осуществился. В результате резких изменений в карательной политике, последовавших в конце 1938 г., Антонюк смог избежать смерти. Ему вернули свободу и позволи­ли продолжить военную карьеру. Прокофьева ожидал иной исход: в июне 1939 г. он был расстрелян.
В отличие от других аналогичных «дел», касающихся отдельных социальных или профессиональных групп, дело о «военном заговоре» дает нам материл для оценки некоторого своеобразия террора в от­ношении армии. В частности, оно позволяет увидеть существование скрытого противоборства двух сил внутри самой власти, когда воп­рос о судьбе армейских кадров становился в военных округах глав­ной повесткой дня. Вполне очевидно, что атаки на армию осущест­влялись как согласованная акция между политическим руководс­твом страны и военным командованием. Поэтому у арестованных командиров не могло быть своих защитников ни в Наркомате обо­роны, ни в других высших эшелонах власти. Их защита непредви­денно обнаружилась на местах - в самих военных округах. Это были военные юристы - прокуроры и судьи военных трибуналов, которые составляли необходимое звено в процедуре арестов и вынесения при­говоров кадрам армии, а также другим категориям арестованных3. В то время как НКВД служил инструментом высшей политической власти и лично Сталина, прокуроры и судьи олицетворяли относи­тельно независимую власть закона. Потенциал этой власти в Сибири
1 Архив УФСБ по НСО. Д. 4504. Т. 1.
2 Ишов М. Годы потрясений // Расправа... С. 234.
3 С апреля 1937 г. к военной прокуратуре перешел надзор по всем «троц­кистским делам» в связи с тем, что по ним обязаны были предъявлять обви­нения ст. 58-8 УК РСФСР («террористический акт»), а с августа - также и по делам «о к.р. организациях эсеров» (ГАКК. Ф. 2056. Оп. 3. Д. 7. Л. 17, 28).
210
проявился в тот момент, когда сотрудники УНКВД во главе с Горба­чом развернули очередной этап массовой чистки в СибВО. Тут стоит заметить, что до весны 1938 г. кампания террора с участием военных юристов протекала более или менее гладко. Но потом что-то про­изошло и прокуроры взбунтовались.
Сотрудники Горбача неожиданно открыли, что военная прокура­тура и трибунал не проявляют пиетета к НКВД и всякий раз обна­руживают в делах арестованных сфальсифицированные обвинения. Горбач принял свои меры - он арестовал целую группу прокуроров и судей. В качестве главного своего противника Горбач рассматривал, по-видимому, Военного прокурора СибВО П.Д. Нелидова. После того как прокурора и его коллег посадили в камеры и начали выбивать показания об участии в «право-троцкистском и военном заговорах», Горбач 5 мая 1938 г. подготовил для Фриновского специальный ме­морандум, представлявший собой донос. Он написал, что «показания Нелидова вскрывают гнусное провокационно-клеветническое пове­дение военных юристов при рассмотрении политических дел. Под­готовительные заседания [трибунала] превращались в к.-р. сборища, обсуждались и изыскивались способы сохранения участников заго­вора и с этой целью придирались к делам, клеветали на партию, сов. власть, органы НКВД. В связи с массовым изъятием к.-р. элемента распространяли среди окружающих провокационные цифры расстре­лянных». О самом Нелидове Горбач написал, что тот «информировал участников организации о содержании показаний арестованных за­говорщиков, обсуждал с ними вопросы борьбы с сов. властью»1.
В конце июня 1938 г. Нелидова из новосибирской тюрьмы пере­правили в центральный аппарат НКВД на допросы к Фриновскому. 25 августа его осудили судом ВК ВС СССР и через три дня расстре­ляли.
Преемник Нелидова на посту Военного прокурора СибВО бри-гвоенюрист Ф.Я. Баумановский вскоре был тоже арестован. Пройдя цепь многодневных допросов без сна и пищи, он сумел продержаться до наступления перемен, был освобожден и восстановлен в партии. В 1939 г. он показывал: «Евсеев (зам. начальника особого отдела НКВД в СибВО. - СП.) бросил меня в жуткую камеру № 47, где не было стекла, [была] грязь, масса клопов, крыс. Там я находился до середины сентября, в жутком холоде. Когда меня после одного из допросов пустили на 2-3 часа в камеру, я тут же свалился и крепко
1 Архив УФСБ по НСО. Д. 6910. Т. 1. Л. 1-2 (дело Нелидова П.Д.).
211
заснул. Крысы обгрызли мне палец правой руки, укусили за нос... Евсеев отказывал улучшить условия... бил по голове...»1
Были арестованы также члены военной коллегии воентриба СибВО А.А. Забелин, Крикман, Томасевич, Киреев; заместитель во­енного прокурора Градобоев в 1938 г. покончил с собой. В результате обязанности военного прокурора в СибВО пришлось исполнять ин­тенданту 2 ранга, а следователя прокуратуры - красноармейцу2.
Подобная участь постигла и военных юристов транспорта - про­куроров и членов транспортных трибуналов. Так, в июле 1938 г. од­новременно аресту подверглись председатель военного трибунала Томской железной дороги М.И. Добржанский и военный прокурор дороги Д.Г. Михайленко. Согласно выдвинутому обвинению, их пре­ступление состояло в том, что они вели дела к «провалу судебных процессов по делам шпионов, диверсантов и противодействовали раскрытию к.-р. элемента»3. Спасением для них стало само время: осенью 1938 г. «следствие» остановилось и началось длительное «до­следование». В марте 1940 г. и январе 1941 г. оба были освобождены.
Несговорчивое поведение военных прокуроров и работников трибуналов, очевидно, представляло собой естественную реакцию на террор в той его стадии, которая в понимании юристов выходи­ла за всякие допустимые пределы. Поскольку кадры Красной армии, как и кадры военизированных железных дорог, не могли проходить процедуру внесудебного рассмотрения на тройке, в их компетенции оказалось огромное количество уголовных дел, сфабрикованных работниками НКВД по ст. 58. Причем, этот поток существенно пре­вышал объемы дел областных (краевых) судов. Но признать все эти дела «обоснованными», как того требовали из аппарата НКВД, было невозможно по определению. Для военных юристов это было бы рав­носильно отказу от исполнения профессионального долга. Отсюда возникал один из самых острых конфликтов внутри системы, может быть, даже более чувствительный, чем конфликт в отношении граж­данских юристов, большинство из которых от участия в террористи­ческой процедуре были отстранены. Военным прокурорам невольно пришлось исполнять функцию «последнего рубежа» на пути всевлас­тия НКВД.
Избавление от излишнего контроля прокуроров путем уничто­жения части их корпуса естественным образом облегчало процеду­
1 Там же. Д. 9048. Т. 2. Л. 23 (дело Баумановского Ф. Я.).
2 Сувениров О.Ф. Трагедия РККА 1937-1938. М.: Терра, 1998. С. 219.
3 Архив УФСБ по НСО. Д. 1198 (дело Добржанского М.И.).
212
ру последующих арестов и вынесения приговоров. В 1938 г. аппарат Горбача продолжал сажать работников штаба военного округа и ко­мандный состав гарнизонов. Под арест попали начальники: автобро­нетанковых войск округа И.И. Кузнецов, ВВС СибВО К.В. Маслов, артотдела М.О. Петров, инженерных войск А.И. Осипов, войск связи Э.М. Грашинь, химических войск A.M. Ронэ, ветеринарного отдела штаба округа B.C. Серебренников, командир 71-й стрелковой диви­зии комбриг С.А. Уласевич и его заместитель бригадный комиссар М.М. Поляков, командиры полков П.К. Суммер и С.Д. Карпов, ре­дактор окружной газеты А.А. Соковиков и многие другие. Большинс­тво из них подвергли следствию с «конвейерными» допросами и пытками, а затем расстреляли.
Кампания арестов военных кадров прекратилась в конце 1938 г., после отстранения от руководства НКВД Ежова. В связи с частич­ным пересмотром дел часть командиров, в отношении которых след­ственная процедура не была доведена до стадии вынесения приго­вора, получили освобождение. Однако большинство подвергшихся пыткам продолжали оставаться в изоляторах. При участии военной прокуратуры и НКВД эту категорию арестованных провели через ряд «экспертных комиссий» и новые допросы, а затем приговорили к различным срокам лишения свободы.
Массовые операции
Ни одна политическая кампания Сталина и его группы не про­водилась в жизнь без соответствующей «теории». Словесно офор­мленные в марксистском стиле, «теории» служили постоянным инструментом во внутрипартийных спорах, на них выстраивались доказательства обоснованности принимаемых решений. «Теории» позволяли любому выступающему от имени партии доказывать все что угодно: актуальность партийных чисток и борьбы с «буржуазны­ми националистами», необходимость уничтожения кулаков и разо­блачения «специалистов-вредителей». Подготовка массовых арестов и казней членов партии, а с ними десятков тысяч граждан без какой-либо политической принадлежности также имела соответствующее «теоретическое» обоснование. На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. Сталин выступил с докладом, в котором от лица анонимных оппонентов изложил шесть «гнилых теорий», чтобы за­тем подвергнуть их разгромной критике. Его доклад носил название: «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников». По мысли Сталина, в партии по вине некото­
213
рых руководителей распространяются «гнилые теории». «Теории» и их носители усыпляют бдительность советских людей перед лицом опасности внутренних врагов, шпионов и диверсантов в то время, как эти враги повсеместно наносят вредительские удары из-за угла. Цепь сталинских рассуждений, по сути, сводилась к одному «теоретичес­кому» выводу: классовая борьба в стране, окруженной капиталисти­ческими государствами, не завершена. Остатки враждебных сил, из которых наиболее активными являются троцкисты, не уничтожены. Они систематически будут вредить партии в строительстве нового общества, если партия не примет чрезвычайных мер по их ликвида­ции1.
16-18 марта сталинский доклад обсуждался на заседании Запад­но-Сибирского крайкома ВКП(б). Все выступавшие говорили о только что вскрытых «врагах» в своих учреждениях, каждый отме­чал собственные «ошибки» и призывал других к бдительности. Речь секретаря крайкома Эйхе содержала наиболее важные политические заявления и разоблачения ряда местных руководителей. Эйхе гово­рил в течение нескольких часов с небольшим перерывом. Подроб­но изложив содержание докладов Ежова и Сталина на пленуме ЦК ВКП(б), он признал «большое запоздание с разоблачениями» в Си­бири. Затем стал обвинять руководителей в том, что на предприяти­ях и в учреждениях края очень плохо организовано доносительство. «В чем двойной позор для нас? - спрашивал Эйхе и сам отвечал. -В том, что почти нет случаев, когда хозяйственник пришел бы в НКВД и заявил: "Вот имеются такие-то факты, и мне кажется, что они свидетельствуют о вредительстве, причем вредительство, оче­видно, идет от такого-то человека. Расследуйте". Ведь таких фактов почти нет. Ни один хозяйственник, ни советский руководитель таких фактов в НКВД не дал».
Директор Кузнецкого металлургического комбината К.И. Бутен-ко с места пытался возразить:
- Нет, был такой случай, я дал.
- Вы дали, товарищ Бутенко. Это по стану «900»? Знаю такой случай, но и без дачи вами фактов по стану «900» было ясно, что тут поработал вредитель... Скверно то, что нет у нас такой работы, когда хозяйственник сам выявлял бы вредительство, пришел бы в НКВД, сообщил имеющиеся факты, помог бы вскрыть вредительство2.
1 Известия. 29 марта 1937 г.
2 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 841. Л. 42-43.
214
С большой речью выступил также начальник УНКВД С.Н. Миро­нов. Как и Эйхе, он начал с признания «большой виновности сибир­ских чекистов перед партией», отметив при этом, что «мы заболели общей болезнью с вами - болезнью успокоенности». Далее он сказал, что «западно-сибирский партийный чекистский коллектив искупил несколько свою вину перед партией во второй половине 1936 года вскрытием троцкистского сибирского центра, Кемеровским делом, вообще всем разворотом борьбы с японо-немецкими, троцкистскими агентами», но «мы по существу лишь начали разгром». «Я вам, товари­щи, могу откровенно сказать, что мы только начали по существу борь­бу с правыми, мы в значительной мере не добили троцкистов...»1
По решению ЦК ВКП(б) материалы февральско-мартовского пленума и доклад Сталина подробно изучались и комментировались в местных организациях. С переходом кампании разоблачений на уровень низовых исполнителей общественно-политическая атмосфе­ра резко изменилась. За одну-две недели партийные и хозяйственные организации, все структуры управления оказались вовлеченными в затяжную кампанию «бдительности» и «разоблачения вредитель­ства». «Большевистская критика, невзирая на лица», была объявле­на «основным методом ликвидации недостатков». Кампания совпала с очередными выборами партийных органов и вследствие этого полу­чила благоприятную почву для развязывания повсеместной чистки кадров. Огульная критика сделалась правилом каждого собрания.
Многие заседания продолжались по нескольку дней. Десятки ора­торов, сменяя друг друга, вели яростные словесные атаки на партор­гов и руководителей хозяйственных организаций. От многих членов партии вновь потребовали публично предъявить подробные авто­биографические сведения и факты о прошлых связях. Особую роль в этот период играла печать. Газеты ежедневно публиковали инси­нуации и откровенные доносы, призывали и требовали «разоблачать правооппортунистическую практику» и ее «проводников». До сих пор ни в одной кампании подобного рода не было такого истерично­го самобичевания, как весной-осенью 1937 г. За «ошибки» прихо­дилось раскаиваться всем, кто занимал хоть какое-то общественное положение: партийным работникам, депутатам горсоветов, врачам, руководителям предприятий и профсоюзов, военным, строителям, служащим госучреждений.
В апреле 1937 г. НКВД сделало первые шаги к полномасштабной реализации программы «очистки» страны, с которыми и принято
1 Там же. Д. 839. Л. 29-35.
215
обычно связывать начало Большого террора. В современной исто­риографии, весьма глубокой и скрупулезной, уделяется пристальное внимание развязыванию главной - «кулацкой» - операции НКВД1. Однако события апреля-мая 1937 г. отчасти выпадают из поля зре­ния исследователей. Вместе с тем известно, что в мае местные под­разделения НКВД уже имели полученный из Москвы текст некоего «особого решения ЦК ВКП(б)» об очистке страны от «японо-герма-но-троцкистско-бухаринской агентуры» и обсуждали его на своих закрытых заседаниях2. В апреле уже проходили массовые аресты различных «диверсионно-повстанческих», «вредительских» и «ку­лацких группировок», что убедительно подтверждается персональ­ными данными Книг памяти жертв политических репрессий3. С этого момента, по сути, начинается практическая часть огромной конспи­ративной карательной акции, которая в среде работников спецслужб получила название массовая операция.
По плану предварительных мероприятий чекисты провели обсле­дование своих архивов последних лет (так называемых учетов), изу­чили показания сексотов, справок «спецчастей» предприятий, строек, госучреждений. Полученным сведениям был придан статус формаль­ных данных для подготовки к изъятию всех подозрительных.
В соответствии с «особым решением» был повышен статус на­чальников областных и краевых управлений НКВД: они стали офи­циальными уполномоченными ЦК ВКП(б) и теперь могли аресто­вать в пределах своего региона кого угодно.
Одной из первых жертв новой кампании арестов явились уцелев­шие представители старой России: бывшие государственные служа­щие и офицеры царской армии, участники мировой войны, побы­вавшие в плену, выходцы из буржуазных семей. В ходе следствия их
1 См.: Юнге М, Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль Большого Террора. История операции по приказу НКВД № 00447. М: Новый Хронограф. 2008; Сталинизм в советской провинции: 1937-1938 гг. Массовая операция на ос­нове приказа № 00447. М.: РОССПЭН, 2009; и др.
2 Об этом документе ЦК ВКП(б) говорилось, в частности, на закрытом партийном собрании УНКВД по Запсибкраю 14 мая 1937 г. в выступлени­ях начальника ДТО А.П. Невского и его заместителя Г.М. Вяткина (ГАНО. Ф. П-460. Оп. 1.Д. 1.Л. 43).
3 В середине июня 1937 г. нач. УНКВД по Запсибкраю Миронов сообщал Ежову, что в Западной Сибири уже арестовано по делу POBC и Сиббюро эсе­ров 382 человека и дополнительно выявлено «повстанческих групп» 1317 че­ловек (Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 гг. М.: РОССПЭН, 2010. С. 332).
216
разделили на две основные группы, по которым производилась фаб­рикация дел - «эсеровскую» и «белогвардейско-монархическую ор­ганизацию РОВС» («Российского общевоинского союза»). По этим двум «делам» были арестованы большие группы людей в Новосибир­ске, Томске, Нарыме, Бийске, Барнауле, в Тогучинском, Ояшинском и других районах.
В Воронеже НКВД арестовало бывшего колчаковского генерала А.Н. Пепеляева. После 13 лет, проведенных в советских лагерях при строгой изоляции, его, уже больного и немощного, отыскали в од­ной из артелей, где он работал последнее время. Пепеляева достави­ли в Новосибирскую тюрьму и вместе с другими престарелыми быв­шими генералами - Эскиным, Михайловым, Шереметьевым, Ефано-вым, князьями Гагариным и Долгоруковым - записали в «повстан­ческий штаб».
Из показаний, полученных от работников НКВД в 50-е годы, из­вестно, что «лица, которые ранее занимали офицерские должности в царской или белой армиях, обычно подписывали протоколы без сопротивления. На них очень действовала камерная обработка и не­выносимые условия, создаваемые в камерах». Допрашивавший Ше­реметьева чекист признавался: «Он был старый и производил впечат­ление ненормального в умственном отношении человека»1.
Всего за 1937 г. только в Новосибирской области по делу «бело­гвардейцев-монархистов» было арестовано 20 731 человек2. По коли­честву жертв это одно из самых значительных «дел» периода террора. Подробную записку о нем, составленную начальником УНКВД ЗСК Горбачом, в декабре 1937 г. Ежов представил Сталину. Сталин нало­жил резолюцию: «Всех бывших офицеров и генералов по записке Гор­бача нужно расстрелять». Вслед за этим нарком сделал собственную пометку: «Исполнено. Послана телеграмма. 16/ХП 37. Ежов»3.
Новая фаза уничтожения «социально-чуждых» предваряла пере­ход к репрессиям особого рода, объектом которых должны были стать члены партии и партийного руководства. В этом заключалась самая сложная часть программы террора. Первые же попытки арестов мест­ной номенклатуры убедили Сталина в том, что некоторые секретари крайкомов и обкомов заняли выжидательную позицию. По крайней мере, их личное участие и содействие акциям НКВД признавались
1 Архив УФСБ по НСО. Д. 7217. Т. 11. Л. 358.
2 Архив УФСБ по НСО (Доклад УНКВД по Новосибирской области об итогах оперативной работы за 1937 г. Приложение)..
3 Источник. 1994. № 1. С. 103.
217
совершенно недостаточными. В июле 1937 г. газета «Правда» писа­ла о красноярском руководстве: «По собственной инициативе край­ком не разоблачил ни одного врага. Зато, с каким рвением секретарь крайкома Акулинушкин защищал Савкевича. Только в июне после выступления "Правды" Савкевич был снят с работы заведующего от­делом руководящих партийных органов крайкома. ...Руководители крайкома явно покрывают врагов»1.
Некоторая медлительность и осторожность были заметны также в действиях секретаря Омского обкома Д.А. Булатова. Имея в виду именно таких колебавшихся подчиненных, Сталин говорил во время предвыборного выступления в декабре 1937 г.: «Есть люди, о которых не скажешь, кто он такой, то ли он хорош, то ли он плох, то ли муже­ственен, то ли трусоват, то ли он за народ до конца, то ли он за врагов народа. Есть такие люди и есть такие деятели. Они имеются и у нас, среди большевиков. Сами знаете, товарищи, семья не без урода»2.
Ответом Сталина должна была стать решительная чистка ставлен­ников в регионах. В июне - начале июля 1937 г. он провел удаление первой части руководителей Сибири - в Красноярском и Восточно-Сибирском краях: секретари Акулинушкин и Разумов были вызваны в Москву, арестованы, а затем расстреляны. Эйхе и Булатов пока ос­тавались на своих местах.
Комбинация со смещением осуществлялась посредством некото­рых подготовительных мер. Сначала в аппарат обкома или крайкома из ЦК ВКП(б) присылали «уполномоченного» для изучения положе­ния дел на местах и выявления «антипартийных тенденций». Это был кто-нибудь из работников КПК, вроде СТ. Хавкина3, которого пред­седатель КПК М.Ф. Шкирятов присылал в Красноярск. «Уполно­моченный» начинал травить одного за другим представителей мест­ного руководства и вскоре оказывался во «вражеском окружении». Дело заканчивалось тем, что о «засилии врагов народа» сообщалось в ЦК ВКП(б), и тогда Сталин высылал для расправы настоящих па­лачей. В Иркутске с июня 1937 г. чисткой местных руководителей занимался А.С. Щербаков, в Красноярске - М.Ф. Шкирятов с брига­дой работников КПК.
1 Правда. 11 июля 1937 г.
2 Сталин И. В. Речь на предвыборном собрании избирателей Сталинско­го избирательного округа гор. Москвы 11 декабря 1937 года в Большом теат­ре. М.: Партиздат, 1938. С. 13.
3 Хавкии СТ. работник аппарата КПК при ЦК ВКП(б), в 1937 г. - и. о. председателя Красноярского крайисполкома.
218
Вместе со свергнутыми секретарями исчезло большинство их сотрудников и помощников. Новые секретари - СМ. Соболев и А.С Щербаков - организовали широкую кампанию очередных разо­блачений.
К лету 1937 г. численность арестов в стране достигала уже тех размеров, которые значительно превышали возможности областных (краевых) судов и трибуналов осуществлять традиционное, хотя и несколько ускоренное «правосудие». В связи с этим в Политбюро и НКВД из регионов стали поступать записки, свидетельствующие о том, что обычный порядок судопроизводства не позволяет «перера­ботать» поток уголовных дел, особенно в таких регионах как Сибирь, где в спецпоселениях сконцентрировалась большая масса «бывших кулаков». 28 июня 1937 г. по запросу, поступившему из Новосибир­ска от СН. Миронова и Эйхе, Политбюро приняло решение создать в УНКВД по Западной Сибири первую внесудебную тройку с правом вынесения массовых смертных приговоров без какого-либо обжало­вания. В состав тройки, утвержденный этим же решением, вошли СН. Миронов (председатель), И.И. Барков (прокурор) и секретарь крайкома Р.И. Эйхе1.
Образование тройки для Сибири положило начало учреждению аналогичных троек и для остальных регионов СССР. Это означа­ло, что Политбюро перешло к новому способу организации террора в форме плановой систематической кампании, в которой традици­онные суды были не нужны - все процедуры по вынесению приго­воров передавались в местные управления НКВД. В начале июля 1937 г. обкомам, крайкомам и ЦК национальных республик была пос­лана директива «Об антисоветских элементах», в которой поручалось наметить группы граждан, чтобы расстрелять «в порядке администра­тивного проведения их дел через тройки, а остальные менее актив­ные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высла­ны в районы по указанию НКВД»2.
8 июля Политбюро утвердило состав троек. Им поручалось в бли­жайшее время выносить приговоры о расстрелах и заключении в ла­геря тысячам «врагов народа». Спустя несколько дней региональные управления НКВД представили свои предложения о количестве под­лежащих расстрелу, высылке или лагерному заключению. На основа­
1 Хаустов В., Самуэльсон Л. Указ. соч. С. 332-333; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. Т. 5. 1937-1939. Кн. 1. 1937. М.: РОССПЭН. 2004. С. 258.
2 Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 319.
219
нии этих предложений НКВД разработал общий план ликвидации, который получил оформление в известном оперативном приказе № 00447. В нем устанавливались восемь категорий граждан, подле­жащих репрессии, и ориентировочное их число по каждому региону. Для Сибири и Дальнего Востока (пока без Восточно-Сибирского края) намечались следующие цифры:
Таблица 2*
Лимиты по репрессированию граждан, утвержденные приказом НКВД СССР № 00447 для областных и краевых управлений НКВД (чел.)

Регион Первая категория (расстрел) Вторая категория (лишение свободы) Всего  
Западно-Сибирский край 5000 12 000 17 000  
Красноярский край 750 2500 3250  
Омская область 1000 2500 3500  
Дальневосточный край 2000 4000 6000
* Составлено по: Трагедия советской деревни. Т. 5.1937-1939. Кн. 1.1937. С. 330-337.
НКВД приказывал начать операцию 5 августа и закончить в те­чение четырех месяцев.
Методика использования троек в ходе операций 1937-1938 гг. су­щественно отличалась от аналогичных кампаний предшествующих лет. Во-первых, в состав троек впервые были введены секретари пар­тийных организаций республик, краев и областей (в ряде случаев -председатели исполкомов). В 1930-1934 гг. полномочия партийных руководителей в этой области имели ограниченный характер: секре­тари лишь получали информацию о приговорах троек. Только неко­торые из них (как Эйхе в 1930 и 1934 гг.) наделялись еще и приви­легией утверждать смертные приговоры, выносимые в краевом суде (но не на тройке). Теперь же партийные руководители должны были ставить свои подписи на протоколах наравне с начальником УНКВД и прокурором. Этот шаг придавал деятельности троек явный поли­тический характер, а также позволял разделить ответственность за развязанный террор между всеми его участниками1. Во-вторых, пов­
1 Генерал-полковник К.А. Павлов, бывший председатель тройки УНКВД Крымской АССР, позднее - зам начальника ГУЛАГ НКВД, застрелившийся в мае 1957 г., в предсмертной записке так выразил свое понимание роли пар­тийных секретарей в составе троек: «В органах госбезопасности создаются
220
седневная «работа» троек 1937-1938 гг. систематически контролиро­валась и направлялась из Москвы. На каждой стадии массовой опе­рации (обычно - по «пятидневкам») председатели троек докладыва­ли руководству НКВД (Ежову или Фриновскому, а через них - Ста­лину и Политбюро) об исполнении лимитов и с санкции Политбюро получали новые задания. Партийные руководители при этом часто выступали в роли агентов НКВД, просивших Сталина об увеличе­нии лимитов. Так, 20 октября 1937 г. на заседании Политбюро было принято решение: «Утвердить предложение Алтайского крайкома ВКП(б) об увеличении количества репрессированных контрреволю­ционных элементов по Алтайскому краю по 1-й категории 4 тыс. чел. и по 2-й категории - 4 500 чел.» Такие же решения принимались по запросам Бурят-Монгольского обкома (21 октября 1937 г.), Читин­ского обкома (16 апреля 1938 г.), Красноярского крайкома (16 мар­та и 28 апреля 1938 г.), Иркутского и Омского обкомов (29 апреля и 10 мая 1938 г.) и других1. В-третьих, высокая степень централизован­ного бюрократического контроля явилась причиной формирования вокруг троек громадных объемов особого делопроизводства. Ни в од­ной другой террористической кампании не было столь тщательного и детального оформления массовых квазиследственных материалов, как в 1937-1938 гг. В нагромождении политической лжи сталинское руководство достигло в этот период невероятных вершин. Наконец необычным был сам масштаб операции. Размах социальной чистки оказался настолько велик, что потребовал от троек чрезвычайной ак­тивности и выполнения огромного объема формализованных проце­дур: составления десятков тысяч следственных дел, заполнения мас­
лимиты на аресты... люди еще живут, а на них спущены смертные лимиты и дел-то еще никаких нет... И вот начинают арестовывать, расстреливать, а чтобы секретари ЦК, крайкомов, обкомов молчали - их вводят в состав "троек". И опять - безмолвие, никто ни слова. Арестовывают, стреляют -кругом молчание...» (цит. по: Пожаров А.И. Из истории органов безопасности России (1930-1950-е годы) // Отечественные спецслужбы. 1917-2006 годы. Материалы всероссийской научной конференции. Омск, 2007. С. 163).
1 Трагедия... Т. 5. Кн. 1. С. 383, 384; Т. 5. Кн. 2. С. 68, 70, 71. Подобные «инициативы» обкомов и крайкомов являлись типичной уловкой Сталина, который перед этим посылал партийным секретарям секретные телеграммы с требованием «поставить вопрос перед ЦК в каком объеме они хотят нанес­ти удар по бывшим кулакам, белогвардейцам и другим контрреволюционным элементам» в своих регионах. Об этом совершенно откровенно рассказывал, в частности, начальник УНКВД Омской области в ходе разоблачения секре­таря обкома Булатова. (См. об этом эпизоде ниже в настоящем разделе).
221
сы томов протоколов с приговорами, представления в центр разнооб­разной отчетности. Ввиду того, что тройки обслуживали практически одновременно несколько репрессивных кампаний - по «кулакам», «эсерам», «РОВС», «ПОВ», уголовникам, «церковникам», латышам, «харбинцам» и «перебежчикам»1 - деятельность их не могла быть чем-то иным, кроме кампании поточного производства.
Таблица 3
Персональный состав троек НКВД в Сибири в 1937-1938 гг.

Край (область) Начальники УНКВД-председатели троек и их помощники Секретари крайкомов (обкомов), пред. исполкомов Прокуроры  
Западно-Сибирский край - Новосибир­ская обл. С.Н. Миронов, Г.Ф. Горбач, ИА. Мальцев Р.И. Эйхе, И. И. Алексеев И.И. Барков, И.Д. Новиков, А.В. Захаров  
Алтайский край СП. Попов Л.Н. Гусев Н.Я. Поздняков  
Ойротская АО М.М. Жигунов Енчинов Стариков  
Омская обл. Э.П. Салынь, СВ. Здоровцев, Я.П. Нелиппа, Г.Ф. Горбач, К.Н. Валухин, ЗА. Волохов Д.А. Булатов, СИ. Евстигнеев, В.К. Фомин, Ф.П. Наумов, З.Г. Симанович Красавин  
Красноярский край ФА. Леонюк, З.И. Рабинович,
B.C. Булачев, Д.Д. Гречухин, А.П. Алексеенко,
А.С. Блинов АА. Филиппов, СМ. Соболев М.Д. Горчаев  
Восточно-Сибирский край - Иркутская обл. ГА. Лупекин, Я.Д. Южный, П.К. Грязнов, БА. Малышев, Василькиоти Юсуп Хасимов, А.С. Щербаков, К.И. Филиппов B.T. Востоков  
Читинская обл. Г.С. Хорхорин И.В. Муругов А.А Макарчук, В.П. Беликов  
Бурят-Монгольская АССР П.П. Бабкевич, В.А. Ткачев, Попов СД. Игнатьев, Д.Д. Доржиев А.И. Гросс
1 Содержание этих операций НКВД описано в многочисленных работах. Более подробно см.: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «большим». Сек­ретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М., 2003; Сталинизм в советской провинции: 1937-1938 гг. Массовая операция на основе приказа № 00447 / сост. М. Юнге, Б. Бонвеч, Р. Биннер. М: РОССПЭН. 2009; и др.
222
Переход к репрессиям способом разверстки являлся определен­ным политическим новшеством. В предшествующий период такой метод допускался лишь в отношении «кулаков» в ходе борьбы за коллективизацию деревни, а также против повстанцев и уголовных рецидивистов. Но в настоящих условиях, при отсутствии реальных оппозиционных и враждебных сил, при полной победе над «кулака­ми» он не имел для партии достаточно веских оснований. Между тем, если в структурах партии и возникали какие-то протестные настрое­ния, то это были лишь единичные и невнятные голоса, звучание ко­торых беспощадно подавлялось сталинской кликой при первых же симптомах. На примере военных прокуроров мы могли уже видеть, как устранялись подобные случаи в среде правоохранителей. Но на более высоком уровне, где действовали влиятельные партийные сек­ретари и крупные хозяйственники, Сталину самому приходилось вступать в дело для устранения несогласных.
Стремление отдельных руководителей противостоять акциям уничтожения было продиктовано не террором вообще, а его бес­прецедентным масштабом. То обилие человеческих жертв, на кото­ром настаивал Сталин, в сознании многих деятелей и прежде всего ветеранов ВКП(б) уже не оправдывалось ни текущей ситуацией, ни политическими целями партии. Особые причины для протеста были у руководителей регионального уровня. Даже практические хозяй­ственные соображения не позволяли им безоглядно поддержать мас­совые аресты, например, на железной дороге или в системе местно­го управления из-за опасения расстроить экономический организм в пределах своей территории, за состояние которого они несли персо­нальную ответственность. Характерное проявление такой неуступчи­вости репрессиям демонстрировал, в частности, секретарь Омского обкома Д.А. Булатов. На пленуме обкома ВКП(б), проходившем с 4 по 7 октября 1937 г., поведение этого руководителя было предметом специального обсуждения. Булатова критиковали так, как можно было критиковать, уже зная о готовом решении отстранить его от должности. Начальник УНКВД К.Н. Валухин, преемник Салыня и Горбача, говорил: «Вы знаете о той операции, которая проводится. Так вот, омское партийное руководство, тов. Булатов и Салынь в том числе, когда тов. Сталин прислал специальную телеграмму для того, чтобы люди разобрались и поставили вопрос перед Центральным Ко­митетом партии, в каком объеме они хотят нанести удар по бывшим кулакам, белогвардейцам, карателям и другим контрреволюционным элементам, так Омская область поставила цифру - 1000 человек. Вы представляете, и это после того как на словах говорят о кошмарном
223
засорении Омской области, о наличии мотивов колчаковщины и даже о кошмарном засорении партийной организации. ...Это находит свое выражение в отношении т. Булатова. При разрешении этих вопросов, при рассмотрении подобных дел его в первую очередь занимают та­кие вопросы - а как же с его [репрессированного] семьей будет? Вот мы его уничтожим, а как его семья будет жить? Видите, какой любве­обильный папаша. Или вот его занимает такая вещь: зачем вы ссылку трогаете? Ну, он кулак, его раз ударила советская власть, зачем еще раз бить? И даже тогда, когда я сказал, что по этому вопросу имеется специальный оперативный приказ нашего наркома, утвержденный Центральным Комитетом партии, то и тут была попытка сопротив­ляться этому вопросу, которая выразилась в том, что когда дошло до рассмотрения этой категории дел, тов. Булатов встал, заявил, что он устал и вышел с заседания»1.
Вполне очевидно, что Сталину было известно о таких поступ­ках своих подчиненных, но он оставлял им возможность исправить «ошибку». Сам Булатов так рассказывал об этом в момент своего разоблачения: «Указания товарища Сталина, которому я верен бес­предельно и душой не кривя, я не сумел выполнить, не способен был. Поймите, ограниченность моя такая. Товарищ Сталин мне ска­зал, что я устарел. - "Вы когда-то были молодой, бойкий. (Разговор происходил в период июньского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. - СЛ.) Я доказывал, что неправда, что я устарел, но теперь я осознал, что да, товарищ Сталин был прав, я устарел, благодушен был в этом деле. ...Салынь замазывал врагов, плохо информировал меня и потому я оказался в таком положении»2.
Позиция Булатова не была типичным поведением членов партий­ного руководства. Главную опору решениям Политбюро обеспечи­вали такие деятели, как Эйхе, поведение которых не давало поводов для сомнений в готовности к исполнению особых указаний. Поэтому террор мог продолжаться без существенных затруднений.
Реализация плана массовой («кулацкой») операции началась во второй половине июля 1937 г. 25 июля в Новосибирске, в клубе им. Дзержинского, было проведено специальное собрание началь­ников всех подразделений НКВД Западной Сибири для оглашения важнейших инструкций. С сообщением выступил начальник УНКВД С.Н. Миронов. Он сообщил присутствующим о новом «особом реше­
1 Цит. по: Самосудов В.М. Большой террор в Омском Прииртышье. 1937-1938. Омск, 1998. С. 104-105.
2 Там же. С. 52, 53.
224
нии ЦК ВКП(б)», согласно которому органам НКВД поручено «раз­громить основные гнезда контрреволюции». «Как только вернетесь на места, — говорил Миронов, - вы должны приступить к массовому аресту следующих контингентов: бывших белых офицеров, карате­лей, сектантов, уголовников, бывших бандитов, кулаков»1. Он ска­зал также, что органам НКВД предоставлены чрезвычайные полно­мочия: никаких ограничений арестов по названным категориям нет, следствие вести максимально упрощенным порядком.
Операции НКВД распространились на каждый район, новострой­ку, колхоз и лагерное отделение. Вновь было сфабриковано дело «Трудовой крестьянской партии» с огромным числом «вредитель­ских групп» и «филиалов» в научных, земельных и плановых орга­низациях по всей Сибири. По «делу» были арестованы специалисты-аграрники, многие из которых, как С.С. Марковский, уже отсидели по несколько лет в лагерях и тюрьмах. Общее число арестованных по «делу ТКП» за 1937 г. составило 3617 человек2.
Объектом репрессий являлись также остатки «троцкистов» - быв­ших членов партии, исключенных в 20-30-е годы за идеологические и политические «ошибки», но восстановленных в последующий пе­риод. Попутно брали и тех, кто имел какую-либо связь с арестован­ными «контрреволюционерами». Учесть их общее количество невоз­можно, поскольку, попадая в изоляторы НКВД, они распределялись следователями по разным «заговорам» и фигурировали как «троц­кисты», «правые» или «вредители». «Врагов народа» в этой опера­ции извлекали из самых различных мест и организаций. В Бердском доме инвалидов было раскрыто «вражеское гнездо» из «троцкистов» и «чуждых людей» - к суду привлекли директора и часть обслужи­вающего персонала. В Иркутске НКВД разоблачило «вредителей» в кооперации инвалидов3.
Лимиты, установленные Политбюро, очень скоро были исчерпа­ны. Начальник Омского УНКВД Г.Ф. Горбач (он сменил Э.П. Салы­
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 80. Л. 24-25. Фрагменты выступления опуб­ликованы в: Боль людская. Книга памяти томичей, репрессированных в 30-40-е и начале 50-х годов / сост. Уйманов В.Н. Томск, 1995. Т. 5. С. 102-103, 110-111; Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль Большого Террора. История операции по приказу НКВД № 00447. М.: Новый Хронограф. 2008. С. 94-96.
2 Архив УФСБ по НСО (Доклад УНКВД... С. 16).
3 Советская Сибирь. 5 октября 1937 г.; Восточно-Сибирская правда. 23 октября 1937 г.
225
ня) сообщал Ежову о том, что на 13 августа 1937 г. «по 1-й категории арестовано 5444 чел., изъято 1000 экз. оружия». Он просил увеличить «лимит» на расстрел до 8000 человек.
Решение, как обычно, выносил Сталин. Он написал: «т. Ежову. За увеличение лимита до 8 тысяч. И. Сталин»1.
В августе Горбач был переведен в Новосибирск на должность на­чальника УНКВД Западно-Сибирского края. На этом посту были другие, более широкие возможности для его натуры, и он стал дей­ствовать с еще большим размахом. М.П. Шрейдер сообщает, что «Гор­бач распорядился арестовать и расстрелять как немецких шпионов чуть ли не всех бывших солдат и офицеров, которые в первую ми­ровую войну находились в плену в Германии (а их в огромной в то время Новосибирской области насчитывалось около 25 тысяч)»2.
8 эти недели и месяцы террора обширный объем полномочий выполняли тройки УНКВД. Деятельность этого карательного инс­титута представляет собой самостоятельную область исследования, поэтому здесь сможем рассмотреть лишь несколько аспектов участия троек в массовой операции.
9 июля 1937 г. состоялось первое заседание тройки УНКВД Зап-сибкрая. В этот день были утверждены первые приговоры в отноше­нии 157 чел. - членов так называемой монархическо-эсеровской ор­ганизации (РОВС) из бывших офицеров (подполковник И.П. Мак­симов, штабс-капитан К.Л. Логинов, штабс-капитан князь А.А. Гага­рин и др.). В течение месяца тройка интенсивно выносила массовые вердикты, в среднем по 50 человек за одно заседание, и к 1 августа 1937 г. общее число приговоренных составило 980 чел.
Порядок вынесения приговоров членами тройки вырабатывался постепенно в ходе самой процедуры рассмотрения дел. Какое коли­чество дел можно было представлять на одно заседание? Как выно­сить приговоры лицам, не признавшим своей вины? Как вообще до­биться максимального ускорения работы тройки при возрастающем потоке дел? - такие вопросы возникли уже в ходе первых заседаний тройки УНКВД Запсибкрая. Согласно показаниям одного из работ­ников НКВД, затруднения первых дней заставили внести важные коррективы в работу тройки в Новосибирске3. После нескольких
1 Трагедия... Т. 5. Кн. 1. С. 344.
2 Шрейдер М. Указ. соч. С. 90.
3 Архив УФСБ по Кемеровской обл. Д. 193. Л. 68, 74; Д. 6364. Л. 78-79 (показания быв. оперуполномоченного Кемеровского ГО НКВД З.М. Клю­ева).
226